Жилищные условия в дореволюционной России: Постсоветская историография

Московские власти не успевали обеспечивать увеличивающееся быстрыми темпами городское население сносным жильем. Чтобы составить объективное представление о жилищных условиях беднейших слоев, Московская городская управа в начале 1899 г. произвела обследование так называемых коечно-каморочных квартир и опубликовала его результаты. «Фабрично-заводские рабочие, мелкие самостоятельные ремесленники и их рабочие, извозчики, пришлые сезонные рабочие подрядчиков, чернорабочие, мелкие торговцы, приказчики, домашняя прислуга, низшие железнодорожные служащие, а также семейства этих лиц занимают квартиры, которые принято называть коечно-каморочными. В них живет население оседлое, снимающее себе помещение на определенный, более или менее продолжительный срок.

Обитатели коечно-каморочных квартир обыкновенно называется в Москве «черными жильцами». В соответствии с этой терминологией дома, занимаемые «черными жильцами», по справедливости можно назвать грязными. Они по большей части ветхие, квартиры сыры. И от стен дует, встречается множество домов ветхих, никогда не ремонтируемых и ставших почти негодными для жилья. 

Дворы при домах обыкновенно очень грязны, и мощеные составляют весьма редкое исключение. Помойные ямы и мусорные ящики очищаются редко, в большинстве случаев лишь по настоянию полиции; исследователи отметили много случаев, где ямы были совершенно переполнены, издавали зловоние и по всему двору были следы помоев и экскрементов. Ни дворы, ни лестницы не освещаются, и зимними вечерами пройти по двору или спуститься в подвальное жилье можно, лишь рискуя упасть.

Попытаемся обрисовать состояние некоторых коечно-каморочных квартир словами переписчиков: «Духота невыносимая от скученности населения (15 человек). Квартира сырая и невероятно грязная. В двух каморках полный мрак. Потолок до того низок, что нельзя выпрямиться высокому человеку. Специфический запах». «В каморке, где всего 3 койки, помещается 13 человек. Из пола и сквозь тонкую перегородку из погреба сильно дует. Грязь, вонь и теснота не поддаются описанию». «Квартира представляет ужасный вид: штукатурка обвалилась, в стенах отверстия, заткнутые тряпками. Грязно. Печка развалилась. Легионы тараканов и клопов. Нет вторых рам. А потому сильный холод. Отхожее место развалилось настолько, что в него опасно ходить, и детей не пускают. Таковы все квартиры в доме». «Запах от просачивающихся сквозь стену нечистот так силен, что жильцы часто съезжают. Квартира очень грязная».

Койки бывают одиночные и двойные. Последние сдаются либо семейным, т.е. мужу и жене с детьми, либо двум посторонним и даже незнакомым лицам. Одиночные койки также иногда занимаются двумя лицами, из которых один спит на ней ночью, другой днем. Такое совместное пользование одною койкой происходит иногда по соглашению двух рабочих одной фабрики, где практикуется работа в две смены.

Описание коечно-каморочных квартир изобилуют картинами, производящими самое удручающее впечатление. Так, например, записаны случаи, что в одной небольшой комнате помещаются несколько девушек с фабрики и молодые приказчики; на одной из коек, среди мужчин и старух, живет девушка, недавно окончившая провинциальную гимназию и приехавшая в Москву искать занятий; отмечен случай совместного жилья писца одного из правительственных учреждений с женой, школьником-сыном и псаломщика с женой; в квартире, наполненной фабричными девушками, женщинами и чернорабочими, помещается студент со своей сожительницей. Всего переписано и зарегистрировано в этих квартирах 174622 жителя, т.е. население 4 средних губернских городов (С. 330).  

Железные дороги так же быстро, как людей и товары, доставляли в столицу эпидемические болезни. Пассажиры, прибывшие в Москву со всех концов страны, являлись невольными распространителями различных болезней. 

В первую очередь от этого страдали жители неблагоустроенных окраин, где не было ни водопровода, ни канализации, где люди жили в жуткой тесноте рабочих казарм, бараков, коечно-каморочных квартир. Из рабочих окраин эпидемические заболевания проникали и в центр. 

Городское управление, пытаясь вести борьбу с Хитровым рынком – антисанитарным московским «дном», начало строительство ночлежных домов на благотворительные средства. Но на деле было построено всего лишь несколько домов, и ночлежки Хитрова рынка продолжали процветать. 

Во второй половине XIX в. площадь была обстроена грязными частными ночлежными домами, в которых находили постоянное местожительство бродяги, спившиеся актеры, проститутки, профессиональные воры и грабители, шулеры и прочие деклассированные элементы. Хитров рынок того времени нашел верное изображение в одной из лучших пьес М. Горького «На дне». Уничтожена «Хитровка» только в советское время.

Период промышленного подъема в 90-х годах XIX века привел к значительному росту количества рабочих, занятых на московских фабриках и заводах. Положение рабочих в Москве было невыносимо тяжелым. На московской Прохоровской мануфактуре рабочий день продолжался 14 часов. Жилищные условия были крайне тяжелыми. В рабочих казармах текстильных фабрик в небольших каморках жило по две-три семьи (С. 302). 

Постоянно нараставший массовый приток населения и развитие в пореформенные годы московской промышленности и торговли требовали увеличения жилой площади, расширения сети наемных помещений. Городское самоуправление вопросами строительства жилых домов не занималось, предоставив это всецело частным владельцам. В то же время московские домовладельцы стали получать за свою собственность значительные доходы. Постепенно территория города застраивалась многоэтажными доходными домами (С. 117).    

   

Во второй половине XIX столетия Москва становится одним из главных промышленных центров страны. В городе появляется большое количество заводов, фабрик, мастерских, открываются банки и торговые предприятия. Построенные в то же время железные дороги закрепили роль Москвы как важнейшего транспортного узла. И, естественно, что в Москву в поисках работы потянулось множество людей. Всем им требовалось жилье.

Новые москвичи – бывшие крестьяне и мелкие ремесленники – были людьми бедными. И ютились где попало. Снимали комнаты, «углы» - так называемые части комнат, подвалы, полуподвалы и чердаки в одно- двухэтажных полукирпичных-полудеревянных домишках. Такие строения без всяких удобств, где в страшной тесноте жило множество людей, иногда по нескольку семей в одной комнате, занимали целые районы, которые получили название «трущобы». Но и этого жилья не хватало.

Некоторые заводчики и фабриканты строили для своих рабочих казармы и одноэтажные деревянные бараки с большими комнатами, сплошь заставленными кроватями, или, как их называли, «койками». Здесь жили в основном одинокие люди, но умудрялись селиться и целые семьи, разгораживая помещение занавесками. Впрочем, слово «жили» мало соответствует образу их существования. Большую часть времени они работали, а жильё использовалось только для кратковременного отдыха и сна. (С. 82).

После революции 1917 года и разорительной для Москвы и страны в целом гражданской войны город очень нуждался в жилье. Многие дома пришли в негодность. Особенно это касалось трущоб, где из-за ветхости строений пришлось сносить целые кварталы. А трущобы в то время в Москве можно было встретить и в центре столицы и на её окраинах – у стен Кремля на Манежной площади, на Сухаревской площади близ Садового кольца, в районе Марьиной рощи. Освободившиеся территории использовали для строительства новых домов (С. 85).

Внизу социальной лестницы был рабочий класс, который, в свою очередь, делился на несколько групп. Многие, если не большинство, вообще не имели постоянного жилья, особенно это касалось сезонных рабочих. Другие ютились в крошечных квартирах. Предприятия в городской черте строили многоэтажные «фабричные» дома, где одинокие рабочие жили в помещении с двухэтажными нарами, а семьям выдавались отдельные комнаты. Удобства были самыми минимальными, гигиенические нормы не соблюдались, что приводило к вспышкам инфекционных заболеваний, таких как холера и тиф (С. 48). 

Первая мировая война повлекла за собой дезорганизацию российской экономики, и жилищный кризис превратился в одну из наиболее взрывоопасных проблем. Строительство сокращалось, а население Москвы и Петербурга увеличивалось за счет наплыва беженцев, временных рабочих и военных. Инфляция и тяжелое положение в экономике ещё больше взвинтили цены на жилье. Опасаясь того, что повышение арендной платы может вызвать социальный взрыв, правительство в 1915 году установило контроль за ценами, а в 1916 году запретило выселение жильцов. В таких условиях владельцы домов отказывались предоставлять основные услуги и делать ремонт, поскольку арендная плата не покрывала этих расходов.

К осени 1917 года финансовое положение жилищного фонда, сдаваемого в аренду, сильно пошатнулось, как, впрочем, и положение многих других структур. В то же время растущее недовольство, затянувшееся войной, и катастрофическое состояние экономики подогрели радикальные настроения, вылившиеся в требование о перераспределении жилья (С. 49).

Советское правительство решилось на смелый шаг. Развернув широкую жилищную программу ещё до того, как советская власть взяла под контроль всю территорию Российской империи. Был начат беспрецедентный эксперимент на огромном пространстве от Балтийского моря до Монголии и Китая. Спустя несколько десятилетий аналогичные жилищные программы были развернуты в Центральной и Восточной Европе, на Кубе и во Вьетнаме. Сегодня этот опыт грандиозного жилищного строительства оказался бесценным источником информации для политологов и социологов.

Дома, в которых жили рабочие, производили отталкивающее впечатление – особенно в городах, где были сконцентрированы промышленные предприятия: Санкт-Петербурге, Москве и Иваново-Вознесенске. Одним из методов решения жилищной проблемы стало переселение рабочих и политических активистов в национализированные дома, принадлежавшие прежде представителям наиболее состоятельных слоев населения. Так, с 1918-1924 года только в Москве было расселено свыше полумиллиона рабочих и их семей (С. 53).