К вопросу о причинах Великой русской революции 1917 г.

Автор: Корнеев Владимир Владимирович - заведующий кафедрой исторических наук Московского государственного лингвистического университета, кандидат исторических наук, доцент.

---

В размышлениях о причинах революции 1917 г. современные историки предпочитают говорить об экономических, политических, военных обстоятельствах[1], забывая, однако, о том, что историю творят живые люди, находящиеся в определённой системе социальных отношений. Именно социальные отношения, формирующиеся исторически, накладывают отпечаток на мировоззрение, поведенческие функции человека. При этом следует подчеркнуть, что социальные отношения отражают взаимообусловленные связи социальных групп.

Вместе с тем, в последнее время в околонаучной литературе, пропагандистских фильмах и т.п.  получила распространение точка зрения, которая представляет виновной в революции 1917 г., Гражданской войне и интервенции исключительно представителей социальных низов (рабочих, крестьян, солдат и матросов), руководимых злокозненными большевиками. Причём эти социальные низы представлены в литературе, на экранах телефильмов исключительно с отрицательной стороны. Как правило, это либо пьяницы и кровожадные отморозки, либо вообще некие нелюди. Таковыми, в частности, трудящиеся классы показаны в киноподелках К. Эрнста «Демон революции», «Троцкий» и др. 

Надо сказать, что подобный ракурс не нов, его активно использовала зарубежная, белоэмигрантская историография и художественная литература. Откуда же эта классовая ненависть, а по сути, социальный расизм со стороны имущих и привилегированных слоёв русского общества? Современному человеку ответить на данный вопрос сложно, ибо нормы жизни, господствовавшие в дореволюционной России, сегодня, с одной стороны, всячески идеализируются, а с другой — скрываются. Обратим внимание только на один аспект проблемы — социальное неравенство.

Почему разразилась социальная война?

В статье «Интеллигенция и революция» (1918) русский поэт Александр Блок вопрошал:


А. Блок, на наш взгляд, схватил в этой фразе суть иррационального поведения, сформированного господами и вырвавшегося у простого люда наружу в годы революции, причем характеризующееся своей, мужицкой правдой. По сути, речь шла об отмщении барам и всему господскому «миру» за сотни лет унижений и страданий.

Сегодня отдельные историки пытаются представить Россию 1917 года практически бессословным, а подспудно —даже однородным социальным обществом. К примеру, американский историк С. Беккер пишет, что накануне революции 1917 г. дворянство России стало «правовой фикцией, существующей только в Своде законов и в сознании традиционалистов», а образ жизни у них столь «...разнообразным, как само российское общество»[3]. Однако такая позиция встречает возражения. Г. Фриз полагает, что сословия в России оказались чрезвычайно устойчивыми и просуществовали до революции 1917 года. Отличительными чертами сословности стали наследственность статуса и внутригрупповая эндогамия. Историк утверждает, что сословность российского общества «базировалась не только на установлениях закона, но также на отношениях собственности, обычаях и соображениях престижа»[4].

Другое направление фальсификации истории — представление о социально-классовых отношениях исключительно через призму отношений собственности. В этом плане показательны труды С.В. Волкова, который утверждает, что большинство русских генералов и офицеров к революции 1917 г. уже не являлись земельными собственниками, а значит не были заинтересованы в защите помещичьего строя. Почему же они тогда сражались на стороне белых? С. Волков предпочитает объяснять поведение военных исключительно "патриотическими" мотивами. Как будто патриотизм не может содержать в себе социально-классового атрибута. Более того, известно, что формирование русского офицерского корпуса в дореволюционный период носило кастовый характер, где воспитанникам со скамьи юнкерских училищ внушали вполне определённые социально-классовые идеи. Этому процессу был подчинён весь уклад жизни и учёбы юнкеров, шлифующийся впоследствии в армейской среде. При этом, будущему офицеру не обязательно было иметь земельную собственность, он воспитывался защищать её автоматически.

Если же проанализировать социальный статус различных социальных групп российского общества в начале XX в., то становится очевидным их сохраняющаяся юридическая неравноправность. Дворяне, в частности, сохраняли особые привилегии: их продолжали именовать «благородными», заносить в особые родословные книги. Они имели право на особое несение государственной и военной службы, на ношение шпаги и мундира, право на титулование, родовой герб. По-прежнему дела дворян могли рассматриваться особым порядком в суде, они были освобождены от телесных наказаний и др[5]. Исследователь М. И. Лавицкая в связи с этим замечает, что при всей сложности и противоречивости эволюции правового положения дворян в XIX – начале XXв., «благородное сословие» оставалось «… в наиболее выгодном положении», ибо одни привилегии у них сохранялись, либо заменялись новыми, а другие — становились его правами[6]. 

С другой стороны, представители иных социальных групп были ограничены в правах. Так, многих, по сути гражданских прав, причём не связанных с военной службой, были лишены низшие чины Русской армии и флота. Солдатам запрещалась езда в вагоне трамвая, появление на главных площадях и улицах городов, курение на улицах. Известный российский военачальник А. А. Брусилов вспоминал (1908 г.), что на воротах городского сада в г. Люблин (Польша) висело распоряжение властей: «Нижним чинам и собакам вход воспрещён»[7]. Такая же табличка находилась у входа в Александровский сад в Вятке[8], что говорит о типичности явления.

Как относились верхи к низам?

В тоже время, как нам представляется, сословный фактор в России начала XX в. сохранялся не только как некая социально-правовая данность, но и остро проявлялся в системе взаимоотношений между привилегированными и не привилегированными сословиями и социальными группами. В содержательном сборнике воспоминаний крестьян «1917 год в деревне» представлены любопытные сведения об отношении некоторых представителей дворянского сословия к окружающему их сельскому населению. Так, сельский корреспондент К. Фонарёв из Мише-Полянской волости Белевского уезда Тульской губернии описывает одну из помещиц по фамилии Арбузова. Эта была, как он пишет, «злая баба-самодурка», которая сохранила в себе все черты барина эпохи крепостничества и соответствующие сословные нравы. В частности, «Арбузиха», так звали её в деревне, никому не позволяла ездить через свою усадьбу, хотя дорога проходила мимо её дома. Из-за этого крестьянам приходилось объезжать парк кругом, делая большой крюк. Если же к ней являлся мужик-проситель, который надоедал ей своими просьбами, то она кричала своему слуге: «Эй, Степан, травить его собаками»[9].

Другой крестьянин, А.В. Зуморин, из села Никольское Старо-Рачейской волости Сызранского уезда Симбирской губернии, вспоминал о местном помещике Казакове следующее: «С крестьянами (Казаков – В.К.) обращался грубо и требовал, чтобы мужик с ним разговаривал на десять шагов и, главное, без шапки: "его благородие" "дерзости" мужиков не выносил. Всегда старался мужичка оштрафовать за небольшой пустяк»[10]. 

Очевидно, что подобное поведение дворян-помещиков обуславливалось и их экономическими, прежде всего материальным положением, и защитой со стороны власти, и сохраняющимися сословными привычками и нравами. Помещичья собственность на землю, сословные права и привилегии делали из дворян настоящих хозяев той или иной местности, сохранявших властные полномочия по отношению к окрестному населению вплоть до революции 1917 года. Насколько российские помещики чувствовали свою силу и безнаказанность, свидетельствует следующий факт. Так, в мемуарах британского дипломата и разведчика Р. Г. Брюс Локкарта отмечено, что первым его делом на посту чиновника английского министерства иностранных дел в 1911 г. стало участие в решении судьбы молодой соотечественницы, проживавшей в России. Девушка служила у некоего помещика в Поволжье и не вытерпев домогательств с его стороны, вынуждена была обратиться за помощью к главе английской короны. Прочитав её отчаянное письмо, Брюс Локкарт незамедлительно принял меры по возвращению молодой женщины на родину[11]. Можно только представить какой властью и влиянием обладал этот российский помещик, если англичанка смогла найти защиту только у своего короля.

Сословно-корпоративные нравы обуславливали не только поведенческие функции некоторых представителей высших классов, но и отражались на всей жизнедеятельности «верхов» и «низов». Известный российский историк В. Булдаков констатирует, что «…к началу XX века солдатское бытие больше напоминало полузабытую барщину или постылую систему отработок, нежели выполнение гражданского долга»[12]. Во многом это являлось следствием обращения офицеров с солдатами. Частое рукоприкладство и зуботычины, издевательства, обращение на «ты» в грубой форме, было, по всей видимости, сохранением в армейской среде модели взаимоотношений бар и «черни», усвоенной господами как архетип поведения в мирное время. Естественно, в армейской среде эти нравы получали свою особую окраску, отражаясь на военной службе самым непосредственным образом. Вот почему нижние чины, унтер-офицеры, приняли самое активное участие в революционных событиях, а солдаты фактически продиктовали и заставили принять Временное правительство знаменитый приказ №1 после победы Февраля.

Сословный фактор и соответствующие им сословно-корпоративные нравы сохраняли своё действие вплоть до революционных событий Октября 1917 г., автоматически генерируя культурные традиции правящего сословия. Великая Октябрьская социалистическая революция уничтожила помещичье землевладение, ликвидировала сословное неравенство в обществе, устранив тем самым экономическую и политико-правовую основу для безнравственного поведения «благородных» по отношению к окружающим их простым людям. 

[1] Мы здесь не рассматриваем антинаучные теории вроде «немецкого заговора» и т.п.
[2] Блок А. А. И невозможное возможно…: Стихотворения, поэмы, театр, проза. Сост. В. Енишерлов. М.: Мол. гвардия, 1980. С. 385-386.
[3] Беккер С. Миф о русском дворянстве: дворянство и привилегии последнего периода императорской России. М., 2004. С. 307-308. 
[4] Юдин Е.Е. Дворянское сословие в условиях правовых и социальных изменений в Российской империи 1861-1914 гг. С. 165. 
[5] См.: Лавицкая М.И. Правовое положение дворянского сословия в России в XIX - начале XX века //История государства и права. 2009. №5. С. 21.
[6] Там же. С. 20, 22.
[7] Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.: Воениздат, 1963. С. 47.
[8] Деятельность В.И. Ленина и местных партийных организаций в годы Первой мировой войны. Межвузовский сборник научных трудов. Пермь: Перм. ун-т, 1985. С. 110.
[9] 1917 год в деревне (воспоминания крестьян). М.: Изд-во полит. лит-ры, 1967. С. 45-46.
[10] Цит. по: там же, с. 86.
[11] Локкарт Роберт Брюс. История изнутри //Мемуары британского агента. Пер. с англ. М.: Изд-во Новости, 1991. С. 45.
[12] Булдаков В. Знание-сила. 2017. №8. С. 52