Голгофа Дмитрия Лизогуба
Автор: Владимир БУРБАН
Источник: газета "2000", №43–44(750) / 27 ноября — 3 декабря 2015 г./
Многие мрачные события случаются в светлые, погожие дни. Именно в такой сияющий пятничный день, 10 августа 1879 г., на эшафот, возведенный на Скаковом поле Одессы (около бойни!), взошли трое — Василий Чубаров, Иосиф Давиденко и Дмитрий Лизогуб. Спустя два часа в Санкт-Петербург понеслось секретное донесение:
«Преступники шли на смерть с замечательным спокойствием, не проронив ни слова, не произнеся ни единого возгласа. Лизогуб осматривал всю окружающую толпу с полным хладнокровием. Все трое поцеловали друг друга и твердою походкой взошли на эшафот».
Страсти «святого революции»
Потрясают холодно-бесстрастные отчеты газетных борзописцев — «репортеров скандальной хроники»:
«Приговоренных вывезли из ворот тюрьмы на позорной колеснице: все трое были посажены на скамейке, спиной к лошадям, на груди каждого из преступников висела дощечка с надписью: «Государственный преступник». Колесница остановилась. Палач Фролов, здоровенный детина в красной кумачовой рубашке, в плисовых шароварах и таком же жилете, вошел на телегу и каждого поодиночке отвязывал и сводил на землю. Траурная колесница отъехала, раздалась военная команда, барабаны замолкли, началось чтение приговора... Подошел тюремный священник в полном траурном облачении... для последнего напутствия, более бледный, чем осужденные, едва держался на ногах, стал умолять их раскаяться, потому что им остается несколько секунд жизни. Тогда все трое: Давиденко, Лизогуб и Чубаров, поочередно, приложились к кресту...»
Палач сломал над головами приговоренных шпаги и совершил свое богопротивное дело. Гробы опустили в землю, по могилам маршем прошли войска — четыре пехотных батальона и две сотни донских казаков. «Во все время исполнения казни порядок и тишина не были нарушены...» — констатировал «Одесский вестник».
Так завершился земной круг троих из участников процесса 28, осужденных за подготовку покушения на царя. Собственно, казнены были пятеро (каббалистическое число российских вешателей — вспомним декабристов), двое других — Иван Логовенко и Соломон Виттенберг были повешены в Николаеве.
Вердикту предшествовал судебный процесс, его проведение возлагалось на военный суд, который вершил одесский генерал-губернатор Тотлебен. Процесс формальный, поскольку исход дела был заранее предрешен. Еще до приговора все было готово: и черные гробы, и серые саваны из мешковины, и таблички с надписями «Государственный преступник», и свежая пеньковая веревка... Единственной проблемой оказался... палач: дефицит был на эту «профессию».
Посему Тотлебен обращается к своему киевскому коллеге «с покорнейшей просьбой сделать распоряжение, чтобы палач, исполнявший обряд казни над Осинским (главарем народнической террористической организации. — В. Б.) и другими, был прислан на короткое время в распоряжение Одесского градоначальника...» С такой же просьбой (для подстраховки) Тотлебен обратился и к министру внутренних дел. Тот предупредил, что «по миновании в палаче надобности» последнего следует отправить в распоряжение московского губернатора. Таковы были «игры» кровавой бюрократии.
Друзья Лизогуба всячески выгораживали его на процессе. Но свое черное дело совершили доносчики и предатели — Федор Курицын и Владимир Дриго, сообщавшие властям о каждом шаге и слове Лизогуба. Он не принимал личного участия в акциях со смертельным исходом, однако, имея подпольную кличку «Помещик», считался «финансистом терроризма в России».
По свидетельству того же Дриго, управляющего родовым имением Лизогуба, тот пожертвовал на организацию терактов около 185—250 тыс. руб. (сумма на те времена просто фантастическая). А Курицын утверждал, что «кружок Лизогуба» можно назвать фокусом, в котором сосредоточились все главные нити... Но кружка такого не существовало, делалось все, чтобы оправдать смертный приговор Лизогубу — в назидание «меценатам революции».
Дмитрий провел в тюрьме больше года. На процессе он как юрист выступил с блестящей защитительной речью, не предполагая, однако, что власть обрекла его на страшную кончину. Казнь вызвала в обществе бурю. Мысль не мирилась с тем, что этот идеальный юноша, которого называли «святым революции», сам стал жертвой террора.
Известный революционер-народник, автор повстанческого бестселлера «Подпольная Россия» Сергей Степняк-Кравчинский писал:
«Было бы слишком мало назвать Лизогуба чистейшим из людей, каких я когда-либо встречал. Скажу смело, что во всей партии не было и не могло быть человека, равного ему по совершенно идеальной нравственной красоте. Отречение от громадного состояния на пользу дела было далеко не высшим из проявлений его подвижничества... Под внешностью спокойной и ясной, как безоблачное небо, в нем скрывалась душа, полная огня и энтузиазма».
Недаром ведь доверчивая, горячая личность Дмитрия Лизогуба вызвала такой интерес к нему Льва Толстого, который, как известно, осуждал террор, выступал за отмену смертной казни вообще. Писателя пленили душевные качества самоотверженного борца, которого он описал в рассказе «Божеское и человеческое» под достаточно прозрачным именем — Светлогуб. Художественный образ почти полностью совпадает с характеристикой Лизогуба, данной в «Подпольной России» — произведении, которое писателю очень понравилось.
Особенно импонировала Льву Николаевичу идея самопожертвования Лизогуба, отдавшего все имущество, все состояние на дело борьбы за благо народа. Отдать все людям, жить для их блага — это именно то, чего сам Толстой так и не сумел осуществить. Вспоминают, что когда Толстой в кругу близких читал вслух рассказ о Светлогубе, то не мог сдержать волнения и слез.
Толстой хорошо понимал, что правительство, запрещая свободу слова, самоё мысль о свободе и равенстве, толкало интеллигенцию на единственный, как ей казалось, путь — путь террора. Понимал и то, что простой народ не только не поддерживал терроризм, но смотрел на его организаторов «почти презрительно».
Могло ли быть иначе? Ведь при совершении терактов часто гибли абсолютно невинные люди. Скажем, во время взрыва в Зимнем дворце в 1880 г. погибли, кроме всех других, около 70 солдат. А когда пошел под откос поезд, в котором должен был следовать Александр II, без невинных жертв тоже не обошлось.
Сегодня, когда так много говорится о злокачественной опухоли цивилизации — терроризме, следует пристальнее вглядеться в причины этого явления. Терроризм времен Д. Лизогуба был, конечно же, злом не меньшим, чем злодеяния царских властей, бессмысленные и оскорбительные, часто замешанные на крови.
Видный теоретик и идеолог украинского национального движения М. Драгоманов убедительно доказывал, что в российском обществе, и без того воспитанном на традициях субъективного своеволия, терроризм безусловно вреден и не допустим. Это понимали многие организаторы кровавых актов. Участник покушения на Александра, народоволец А. Квятковский, оправдывался:
«Полная невозможность какой бы то ни было общественной деятельности на пользу народа, полная невозможность пользоваться сколько-нибудь свободой своих убеждений, свободой жить и дышать — все это заставило русских революционеров, русскую молодежь, по своим наклонностям самую гуманную, самую человечную, пойти на такие дела, которые противны по самому существу своему природе человека».
Как же пришел к вещам, противным природе человека, герой нашего очерка?
Калиновый куст Лизогубов
Старинный казацко-старшинский род Лизогубов берет свое начало в XV в. Его основатели происходили из с. Гельмязив (сегодня Золотоношский р-н Черкасской обл.). Простые казаки, но энергичные и деятельные, выдвинулись на высокие старшинские должности. Были среди них и полковник Иван Лизогуб, посол гетмана Выговского в Москве, и генеральный обозный Яков Лизогуб, руководивший украинским правительством после смерти гетмана Апостола, и генеральный хорунжий Ефим Лизогуб, зять гетмана П. Дорошенко.
Одному из Лизогубов — Якову — приписывают авторство Лизогубовской летописи, полное название которой звучит так: «Летописец или краткое описание знатнейших действ и случаев, что в котором году деялось в Украине Малороссийской с обеих сторон Днепра и кто именно когда гетманом был козацким». Прелюбопытнейший документ, ратовавший за украинский автономизм и в то же время лояльный в отношении российского самодержавия (традиционный украинский дуализм!). Еще один Лизогуб — Илья Иванович — известный композитор и пианист, зачинатель украинской фортепианной музыки.
Отец Дмитрия, Андрей Иванович, был личностью неординарной. Способный музыкант и художник, поклонник украинского языка и литературы, он преклонялся перед художественным и поэтическим талантом Т. Г. Шевченко, состоял с ним в дружеских отношениях. Тарас Григорьевич дважды бывал у него в Седневском имении, написал здесь поэму «Відьма» и предисловие к неосуществленному изданию «Кобзаря», предпослав в качестве эпиграфа строки А. Грибоедова:
Воскреснем ли когда
от чужевластья мод?
Чтоб умный, добрый наш народ
Хотя по языку нас
не считал за немцев».
от чужевластья мод?
Чтоб умный, добрый наш народ
Хотя по языку нас
не считал за немцев».
Гордостью дома Лизогубов были портреты Андрея Ивановича и его брата Ильи, созданные Тарасом Шевченко.
Нельзя без волнения читать письма Великого Кобзаря, адресованные А. Лизогубу из ссылки.
«Не знаю, чи зраділа б так мала негодована дитина, побачивши матір свою, як я вчора, прийнявши подарунок твій щирий, мій єдиний друже, так зрадів, що ще й досі не схаменуся, цілісіньку ніч не спав, розглядав, дивився, перевертав по-тричі, цілуючи всяку фарбочку. I як її не цілувать, не бачивши цілий рік...»
«На самий Святвечір сижу собі один-однісінький... Аж гульк! Входить в хатину добрий Герн і подає мені ваш лист. Господи милостивий! Як я зрадів! Неначе батька рідного побачив або заговорив з сестрою на чужині!..»
«Друже мій єдиний! Я не знаю, що б зі мною сталося, якби не ви! В великій пригоді стали мені оці 50 карб... Що значить гроші при убожестві! Якби не ви, то мене б давно з нудьги не стало...»
«Единый друже мой! Не прогневались ли вы за что на меня? Вот уже третий год как я не имею от вас никакого известия...»
Разве мог Тарас Григорьевич знать, что т. н. III отдел категорически запретил Лизогубу поддерживать связи с политическим ссыльным?
Сама атмосфера в доме Лизогубов способствовала воспитанию Дмитрия в духе высокой нравственности и морали.
Он много, не по летам, читает, способности его исключительны, любознательность ненасытна. В связи с семейными обстоятельствами он на протяжении семи лет находился во Франции, учился в колледже, получив прекрасное образование, незабываемые впечатления о свободолюбивой стране и ее искусстве. Получился рафинированый «паныч», свободно владеющий французским, — даже будучи взрослым, говорил с прононсом, приятно грассируя. Мечтал стать ученым, математиком.
Возвратившись на родину, экстерном сдал гимназический курс, легко поступил в Петербургский университет на физико-математический факультет. Но спустя какое-то время перешел на юридический — там круг предметов в большей степени удовлетворял пытливого юношу, который все больше вникал в общественно-политические проблемы.
Первые усилия критического мышления были робкими, неясными. Чтение произведений Оуэна, Сен-Семона, Фурье, Луи Блана, а потом Маркса, сопоставление прочитанного с российской действительностью способствовали приобщению Лизогуба к революционному движению.
Он входит в кружок т. н. «чайковцев» (по имени организатора Николая Чайковского, студента-филолога Петербургского университета), который перешел от революционного просветительства к подготовке «хождения в народ», крестьянской революции в России. Движение охватывало, по официальным данным, 37 губерний европейской России, в т. ч. почти все украинские губернии. Оставив университет, два года «мандрував» Дмитрий по селам Украины — в крестьянской свитке, с «Кобзарем» в котомке за плечами. Даже в 1905 г. крестьяне вспоминали: «Оце ж іще покійний Дмитрій говорив, що земля повинна належати тим, хто її обробляє».
После «хождений» Лизогуб отправился за границу укреплять связи с русской эмиграцией, обогащаться революционным опытом. Побывал в Цюрихе, Лондоне. Пребывание во Франции, как доказывают некоторые исследователи, было не в последнюю очередь связано с любовной линией в жизни Лизогуба. Но это до сих пор остается его самой большой тайной, тем более что даже С. Степняк-Кравчинский считал: «Ни разу в жизни он не испытывал любви к женщине».
После возвращения из-за границы, когда состоялся раздел имущества, оставшегося после смерти родственников, Лизогуб получил в наследство несколько имений, сотни десятин леса. Все это он добровольно передал на поддержку революции. В личной жизни был настолько экономен, что предпочитал ходить пешком, дабы не тратиться на извозчика и конку.
Войдя в революционное ядро новой организации — «Земля и воля», Дмитрий Лизогуб пытается ввязаться в самые рискованные мероприятия. Его оберегают, но не только как «банкира партии» — все понимают, сколь ранима высокая эта натура, несовместимая с покушением на жизнь человека.
Его революционный путь завершился в Одессе, куда переместились значительные силы «подпольной России», как их именовали в полиции, — «кинжальщики». Он, столько раз уходивший от полицейских ищеек, был схвачен и оказался в секретном каземате. Товарищам на свободе писал:
«...Я не сожалею о своей участи; я знаю, за что я погибаю, я знаю, сколько еще осталось моих товарищей, я знаю, что, несмотря на все преследования, число их увеличивается с каждым днем, наконец, я знаю, что самая правота дела говорит за его успех, — зная все это, я спокойно жду своего конца и предпочитаю быть заживо погребенным, чем спокойно жить в коже грабителя и угнетателя».
И еще один документ эпохи, к которому Дмитрий Лизогуб имел непосредственное отношение. Это второе его завещание — «Песня Дмитрия Лизогуба», текст которой хотелось бы привести полностью.
Прости, несчастный мой народ,
Простите, верные друзья!
Мой час настал, палач уж ждет.
Уже колышется петля!
Простите, верные друзья!
Мой час настал, палач уж ждет.
Уже колышется петля!
Умру спокойно, твердо я,
С горячей верою в груди.
Что жизни светлая заря
Блеснет народу впереди!
И если прежде не вполне
Тебе на пользу я служил, —
Прости, народ, теперь ты мне:
Тебя я искренне любил!
Прости... Прости... Петля уж жмет,
В глазах темно и стынет кровь!..
Ура! Да здравствует народ.
Свобода, разум и любовь!
Последние страсти «святого революции» потрясли общество: на виселице погиб мало в чем повинный юноша. Глубоко поражена была и огромная родня — ветвистый калиновый куст Лизогубов. Младшему брату Дмитрия — Федору на момент казни исполнилось 28 лет. В публикациях советского времени о нем практически не упоминалось — на многие годы за ним закрепился ярлык «буржуазного националиста».
Федор Андреевич в 1918 г. возглавлял правительство Украины (при гетмане П. Скоропадском).
Эмигрировал, умер в Белграде в 1928 г.
Прекраснодушный образ брата не раз освещал его жизненный путь. А вот старший брат, Илья, словно отпочковался от своего славного рода. Сделав успешную судебную карьеру, он с холодным сердцем отправил в ссылку и на каторгу не одного из единомышленников казненного.
Сегодня к Дмитрию Лизогубу можно относиться по-разному. Он одновременно и конкретная личность, и своеобразный символ своей эпохи. Однако непреложным остается факт, что этот человек явил миру образец чистоты и нравственной силы. Страждущий свободы, он избрал путь, который нередко противоречил его душе. Однажды он просто остолбенел, прочитав у Радищева: «Из мучительства рождается вольность, из вольности — рабство». Ему трудно было постичь эту диалектику. Как и нам, нынешним.
В судьбе Дмитрия Лизогуба сочетались божеское и человеческое, свет и тень, гражданственная совесть и фанатизм. Без таких, как он, говоря словами Андрея Платонова, «народ не полон». Его жизнь и смерть оставили глубокий отпечаток в сознании общества, подвижников социальной справедливости. Спор о страстотерпце не кончен, его, этот спор, решит история. А все, что было в нашей истории, остается с нами.
Кстати, все актуальные публикации Клуба КЛИО теперь в WhatsApp и Telegram:
подписывайтесь и будете в курсе.
Поделитесь публикацией!
© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.