Цивилизационная миссия СССР в Евразии
Исторический опыт продвижения культуры Модерна в состав раннефеодального (и даже родового) традиционного огромного социального массива, занимающего обширнейшие пространства Евразийского материка — от Урала на Западе до Тихого океана на Востоке, и от Заполярья на Севере до Памира и пустыни Гоби на Юге — в рамках российско-советского цивилизационного проекта имеет, несомненно, всемирно-историческое значение. Этот уникальный позитивный, в целом, исторический опыт в последние тридцать лет, а именно, в постсоветский период российской истории, подвергся преднамеренному игнорированию и замалчиванию как в российской, так и мировой исторической науке (и других социальных науках) и публицистике. Это игнорирование происходит, прежде всего, по соображениям «идеологической политкорректности» — а, точнее, в рамках все той же пресловутой «идеологической борьбы» в формате уже «конца истории», когда о несомненно позитивных результатах, если речь идет о советском проекте, говорить «неприлично». Такая научная позиция, тем более с высоты произошедших постсоветских событий, представляется непродуктивной. Необходимо, опираясь на факты, дать взвешенные оценки и характеристики указанного исторического опыта уже с высоты современности.
Этот исторический опыт, без преувеличения, поистине бесценен и уникален, поскольку практически в исторически ничтожный срок — два-три десятилетия — и в целом достаточно мирным путем он позволил оформить современную культуру на громадной территории в рамках гигантских многонародных социальных массивов. В качестве оппозиционного примера вполне возможно привести исторический опыт совокупного Запада, западной цивилизации по колониальному «освоению» аналогичного социального пространства, включавший в себя, в частности, почти тотальное истребление коренного индейского населения в Северной Америке с целью «освобождения» территории для пришельцев-англосаксов. Очевидно, возникает необходимость исследования и переосмысления вышеуказанного позитивного исторического опыта культурной трансформации доиндустриальных обществ уже на основании современных исследовательских подходов.
В ходе проведения настоящего исследования были проанализированы фактические, и, в частности, статистические данные по проблеме культурного строительства, почерпнутые из различных источников (официальных документов, статистических сборников, периодической печати, архивных материалов) — как советских и российских, так и монгольских. В качестве базового в исследовании применен компаративный метод, позволивший выявить общее и особенное в процессе формирования современной культуры в доиндустриальных обществах национальных республик Советского Союза и Монголии. Посредством метода системного анализа выделены системообразующие факторы, позволившие произвести трансформацию доиндустриальных социальных пространств. Нарративный метод позволил систематизировать факты и изложить их в логической последовательности. Теоретико-методологической парадигмой исследования является цивилизационный подход, позволяющий выделить евразийскую цивилизацию как целостный объект.
Обсуждение проблемы культурной трансформации доиндустриальных обществ неизменно вводит нас в рамки дискурса конкуренции цивилизаций — а именно, между западной цивилизацией и незападными цивилизациями. Дискуссии в рамках цивилизационной проблематики берут начало с середины XIX века и нашли свое отражение в работах Н. Я. Данилевского [1], А. Тойнби [2], Л. Н. Гумилева [3] и др.; в числе современных исследователей здесь следует выделить А. С. Панарина [4], А. Г. Дугина [5], С. Хантингтона [6] и др. Появился целый пласт теоретических исследований, посвященных цивилизационному методу и др. [7]. Относительно проблемы исследования культурной трансформации в доиндустриальных обществах следует отметить, что она активно изучалась в советский период, с позиций «марксизма-ленинизма» [8] , однако в современных социально-политических реалиях в рамках данной проблематики образовалась, сообразно известным обстоятельствам, исследовательская лакуна, которую очевидно необходимо заполнять, опираясь уже на актуальные теоретико-методологические подходы.
Основоположником теории локальных цивилизаций является Н. Я. Данилевский, впервые системно оформивший ее в труде «Россия и Европа». И Н. Я. Данилевский, и его последователь К. Н. Леонтьев, и О. Шпенглер, и А. Тойнби, и другие авторы совершенно определенно разводят Россию и Европу («Запад») по разным цивилизационным пространствам. С. Хантингтон в труде «Столкновение цивилизаций?» [9] уже в современный период вновь выделяет российское цивилизационное пространство в отдельный культурно-исторический ареал. Свой законченный вид теоретическое (и идеологическое) обоснование феномена российского цивилизационного пространства в рамках теории локальных цивилизаций нашло в трудах «евразийцев» (Н. С. Трубецкой, Л. П. Карсавин, П. Н. Савицкий и др.), а также в работах Л. Н. Гумилева. «Евразийцы», а вслед за ними Л. Н. Гумилев и другие уже современные авторы ввели в научный оборот термин «евразийская цивилизация», который весьма прочно вошел в актуальный социокультурный, научный и публицистический дискурс.
Согласно евразийской историософской доктрине, огромное пространство в границах Российской империи — Советского Союза является достаточно устойчивым социокультурным и государственно-политическим образованием, или, в терминах теории локальных цивилизаций — это глобальное пространство является состоявшейся в историческом времени цивилизацией. Форма же государства в границах евразийской цивилизации имеет, в немалой степени, подчиненную роль. Согласно тому же Л. Н. Гумилеву, форма государства в рамках евразийской цивилизации менялась, по крайней мере, три раза 10. Следует добавить, что Советский Союз — это тоже форма государственного устройства евразийской цивилизации. В актуальный период, после развала Советского Союза, идет активный процесс поиска, с разной степенью успешности, новых форм политико-правового статуса евразийской цивилизации.
В конце XX — начале XXI вв. в рамках, прежде всего, консервативной (хотя и не только) научно-исследовательской парадигмы достаточно прочно закрепилась теоретическая установка, согласно которой и Октябрьская революция 1917 г. в России, и весь постреволюционный период носили не столько прогрессистский, социалистический, сколько традиционалистский, консервативный характер. Так, А. С. Ахиезер, исходя из того, что общественным процессам в момент социального переворота часто характерна нелинейная инверсия, весьма аргументировано утверждает, что в результате Октябрьской революции и последовавшей цепи событий произошло смещение российского общества к архаическим, доиндустриальным пластам [11]. Много ранее примерно то же утверждали, хотя и в общих чертах, и Н. А. Бердяев, и «сменовеховец» Н. А. Устрялов, и «евразийцы». Среди современных исследователей эту же точку зрения излагают С. Я. Матвеева, Ю. А. Красин [12] и многие другие. Из изложенной установки о, во многом, традиционалистском характере Октябрьской революции можно сделать вывод, что к данному историческому событию, по крайней мере, не следует относиться поверхностно, опираясь, в том числе, и на примитивные пропагандистские штампы. Несомненно, Октябрьская революция была многомерным, многосоставным событием всемирно-исторического значения, приведшим к тектоническим общероссийским и мировым социальным сдвигам, одним из немаловажных измерений которых была ярко выраженная традиционалистская составляющая. В характере Октябрьской революции имеет место причудливое и противоречивое смешение как прогрессистских, так и традиционалистских черт — на это указывал, в частности, К. Мангейм [13]. Немаловажно, что идеи Октября охватили в течение всего ХХ века весь мир, — с этим обстоятельством бессмысленно спорить.
Важнейшим компонентом эгалитаристских устремлений октябрьского процесса стали требования масс по предоставлению равного доступа к богатствам культуры. Принцип равного доступа к культуре всех без исключения вошел в практическую повестку дня. Культурное богатство во всем его объеме должно было из достояния элиты, из привилегии превратиться в достояние масс. Совершенно закономерным компонентом в структуре октябрьского процесса является сформулированный В. И. Лениным (в частности, в статье «О кооперации») принцип «культурной революции», согласно которому, после завоевания политической власти («пролетариатом», в рамках ленинского дискурса) необходимо провести тотальную «культурную революцию», которую следует начинать с борьбы за всеобщую грамотность населения.
Следует особо выделить обстоятельство, связанное с тем, что в составе Советского Союза были так называемые бывшие «национальные окраины» Российской империи — ставшие в процессе революции советскими республиками — это, в первую очередь, республики Средней Азии и ряд автономных республик в составе Российской Федерации. В 1920- е годы — после Октябрьской революции — общества этих вновь учрежденных республик находились на феодальной и даже родовой стадиях, в состоянии глубокой социально-экономической и культурной отсталости. В обществах этих республик доминировало патриархальное общественное сознание.
В культурном отношении в пределах всего евразийского пространства (в нашем контексте под евразийским пространством как цивилизацией мы понимаем территорию, в основном, всего СССР) картина была удручающей. В европейской части СССР среди русского населения грамотность в начале 20-х гг. ХХ в. составляла около 25% (тогда как в странах Западной Европы в этот период была почти поголовная грамотность). Что же касается так называемых «национальных окраин» Советского Союза — бывшей Российской империи — то безграмотность среди населения здесь была практически поголовной (в некоторых регионах, в зависимости от этнического состава, минимальной грамотой религиозного характера владели религиозные деятели, но их количество было ничтожно малым). В национальных окраинах было полное отсутствие даже элементов современной системы образования (имели место единичные религиозные учебные заведения).
Поскольку в результате Октябрьской революции единственной правящей партией в России-СССР стала Коммунистическая партия, именно она стала определять генеральную линию страны во всех социальных сферах: такова объективная реальность рассматриваемого периода вне зависимости от субъективных оценок с высоты современности. Основы политики Советского государства в отношении национальных окраин Востока и Севера России-СССР были сформулированы на Х съезде РКП(б) (март 1921 г.), в частности, в резолюции съезда «Об очередных задачах партии в национальном вопросе» [14]. Принципы так называемой «национальной политики партии», оформленные Х съездом, определили ее характер и содержание на десятилетия вперед — практически на весь советский период. И органичной частью сформулированных принципов национальной политики партии стали принципы культурной политики, культурного строительства в отношении «отсталых» народов Востока и Севера страны. Стержнем национальной политики партии во всех сферах социальной жизни, в том числе в области культурного строительства, являлась базовая установка об интернациональной обязанности более «прогрессивного» (русского, в первую очередь), пролетариата оказать всестороннюю поддержку «угнетенным» нерусским народам. На практике это означало оказание государством всесторонней массированной перманентной финансовой, материальной, кадровой, политической и т. д. поддержки «национальным окраинам» бывшей Российской империи, фактически волевое перераспределение, перенаправление материально-экономических и кадровых потоков на Восток страны с целью создания «с нуля» («минуя капитализм», в марксистско-ленинской терминологии) социалистического общества.
В частности, в сфере культуры необходимо было решить с чистого листа масштабные задачи: в первую очередь, ликвидировать поголовную неграмотность, создать современную систему образования, подготовить современные кадры национальной интеллигенции, сформировать у «угнетенных трудящихся Востока» новое «социалистическое» общественное сознание. Это были поистине грандиозные задачи, решение которых в начале 20-х гг. ХХ в. казалось утопией.
Самой первоочередной, базовой задачей «культурной революции» в национальных окраинах Советского Союза, без решения которой невозможно культурное строительство, была ликвидация поголовной неграмотности населения. В декабре 1919 г. Советским правительством был принят декрет «О ликвидации неграмотности среди взрослого населения РСФСР», который обязывал все взрослое население страны от 8 до 50 лет ликвидировать свою неграмотность [15]. Этот документ дал старт широкомасштабной работе практически всего общества по преодолению такого позорного для ХХ века явления, как неграмотность в масштабах всей страны. Аналогичные документы были приняты в национальных республиках и областях: так, в сентябре 1920 г. был принят Декрет СНК Туркестана «О ликвидации безграмотности среди населения», по которому все население в возрасте от 8 до 40 лет, не умеющее читать или писать, обязано было учиться грамоте на родном, любом из местных или русском языке, по желанию [16]. Работа по тотальной ликвидации неграмотности в стране имела перспективный, многолетний общегосударственный характер, проводилась на жесткой плановой основе со строгой периодической отчетностью, дисциплинарной практикой. Эта работа требовала огромных финансовых и кадровых вложений, разработки целой системы методик (практика массовой ликвидации неграмотности не имела аналогов в мире), масштабной управленческой деятельности на общегосударственном уровне.
Решение проблемы ликвидации неграмотности народов Востока и Севера кратно осложнялось многими факторами: средневековым и родовым общественным сознанием, поголовным характером неграмотности, полным отсутствием системы образования, примитивными бытовыми условиями, отсутствием инфраструктуры и элементарных навыков современной культуры, общим фактом нахождения этого громадного социального массива на огромной евразийской территории на уровне феодального и родового обществ. Эти обстоятельства усугублялись полным отсутствием опыта ликвидации неграмотности и соответствующих методик, специально подготовленных кадров, отсутствием материальной базы в виде учебных заведений, учебной литературы, наглядных пособий и т. д. В самые глухие углы направлялись специалисты — ликвидаторы неграмотности, а также специалисты более широкого профиля по культурной работе, которых стали называть «культармейцы». Так, в Бурятии к началу 1930 г. было 1200 культармейцев и около 2000 ликвидаторов неграмотности [17].
Работу по ликвидации неграмотности в национальных регионах Советского Союза чрезвычайно осложняла проблема письменности, а именно — выбора графики письма. В 1920-е гг. в национальных республиках СССР ликвидация неграмотности проходила с использованием традиционных график письма, взятых из религиозной практики: у тюркских народов использовали арабскую графику письма, у монгольских — вертикальную письменность (а у ряда народов письменности не было совсем). Однако такая практика оказалась малоэффективной, поэтому в середине-конце 1920-х гг., после проделанной титанической научной работы, в национальных республиках СССР использование национальных языков было переведено на вновь созданный латинизированный шрифт, откорректированный под специфику различных языков. Первой республикой, перешедшей на латинскую графику письма, был Азербайджан. В октябре 1923 г. азербайджанский ЦИК принял декрет «О признании нового тюркского алфавита государственным». В течение 1927—1928 гг. на латинский шрифт перешли республики Средней Азии, убедившись в абсолютной неэффективности проведения ликвидации неграмотности с применением арабской графики. В 1930 г. в Бурятии произошел переход от старомонгольской (вертикальной) письменности к латинизированной письменности. В 30-е годы обучение грамоте в национальных регионах проводилось на основе латинской графики. В результате мероприятий по внедрению латинской графики письма процесс ликвидации неграмотности в национальных республиках в значительной мере ускорился.
В конце 1930-х гг. начинается перевод алфавитов тюркоязычных, монголоязычных, ранее бесписьменных и других народов на кириллическую графику. Это было, с одной стороны, волевое решение высшего политического руководства страны, а, с другой стороны, такое решение диктовалось самой практикой проведения ликвидации неграмотности, из побуждений скорейшего выполнения задачи. Переход на кириллическую графику обуславливался, в целом, двумя причинами. Первая: кириллица в большей степени подходит под фонетику восточных языков; вторая: единый шрифт имеет важное социокультурное значение для массового осознания единства общецивилизационного (и идеологического) пространства.
Результат титанической работы всего государства и общества по преодолению неграмотности оказался поистине грандиозным. Накануне Великой Отечественной войны безграмотность среди взрослого населения была в основном ликвидирована. За 20 лет, с 1920 по 1940 г., в Советском Союзе было обучено грамоте до 60 миллионов взрослых. В целом по Советскому Союзу грамотность среди взрослых в возрасте от 16 до 50 лет достигла 50%. Особенно глубоки были изменения в национальных республиках СССР. В Узбекистане в 1939 году грамотность среди мужчин составляла 83,6%, среди женщин — 73,3%. В Казахстане, соответственно, 90,3% и 75,8%; в Киргизии — 89,4 и 74,4; в Таджикистане — 87,4 и 77,5. В Бурятии общий процент грамотности составил 76,7% [18]. В течение исторически ничтожного срока — за 20 лет — в стране было покончено с массовой неграмотностью.
Одной из характерных черт национальных окраин было фактически полное отсутствие системы образования. За исключением ничтожно малого количества элитных и религиозных учебных заведений, система образования здесь просто отсутствовала как институт. Высших учебных заведений не было вовсе. В течение 20 лет — в 20—30-е гг. — в национальных республиках Советского Союза была организована деятельность по выстраиванию системы школьного образования; была проведена масштабная работа по созданию методической базы для национальных школ — а такого опыта в мире просто не было; шла массовая подготовка учительских кадров для национальных школ — что тоже было внове; необходимо было подготовить и издать в массовом количестве школьные учебники для национальных школ; проводилось массовое строительство школьных зданий, а также другие мероприятия по созданию материально-технической базы системы школьного образования. К концу 30-х годов в стране в целом и в национальных республиках, в частности, были созданы основы современной системы школьного образования и подготовлены условия для перехода к всеобщему обязательному семилетнему образованию, а в перспективе — к среднему образованию.
Среднее специальное и высшее образование в национальных окраинах страны нужно было создавать заново. В сентябре 1920 г. декретом СНК было создано первое высшее учебное заведение в Средней Азии — Туркестанский государственный университет (г. Ташкент). Профессорско-преподавательский состав был приглашен из столиц — Москвы и Петрограда. Однако специфика национальных республик была такова, что в силу практического отсутствия хоть какого-то общеобразовательного уровня населения, здесь сначала развивалась сеть средних специальных учебных заведений, которая начала формироваться в 20-е годы и постоянно увеличивалась. Так, в Узбекистане к 1926—1927 учебному году уже насчитывалось 17 техникумов и институтов просвещения с 2685 учащимися [19]. С начала 1930-х гг. в национальных республиках Советского Союза резко ускоряется процесс по формированию сети средних и высших учебных заведений. В Казахстане в январе 1934 г. был открыт, согласно постановлению Казкрайкома, Казахский государственный университет [20]. В Киргизии в1936—1937 учебном году функционировали 12 техникумов, а к 1939 г. работали пединститут, сельхозинститут и мединститут [21].
Таким образом, к концу 30-х годов, за короткий исторический срок была решена социально-гуманитарная задача не только общегосударственного, но, без преувеличения, общецивилизационного характера — в рамках евразийской цивилизации. Ликвидация неграмотности, создание системы современного образования, подготовка кадров собственной интеллигенции в национальных республиках стало настоящим прорывом в сфере культурного строительства, гигантским социальным рывком. Социально-гуманитарный облик огромного евразийского массива навсегда был изменен в сторону прогресса, в направлении интеграции с общемировым социокультурным пространством. Народы советского Востока и Севера получили ключ к мировым культурным богатствам.
В контексте продвижения культуры Модерна в состав доиндустриальных социальных пространств особого внимания заслуживает опыт Монголии. Принципиальным отличием опыта по формированию современной культуры в Монголии является то, что такое культурное строительство проводилось в рамках суверенного государства.
После распада суперимперии Чингисхана и чингизидов, после ряда исторических перипетий собственно этническая территория монголов, находящаяся в Центральной Азии (примерно совпадающая с территорией современной Республики Монголия), к XVII в. оказалась в составе Китая. Свободолюбивые монголы неоднократно поднимали вооруженные восстания против китайского господства. Большое влияние на развитие национально-освободительного движения в Монголии оказали революции 1905 и 1917 гг. в России и 1911 г. в Китае. В 1911 г. Монголия получила статус автономии в составе Китая. В 1921 г. в результате национально-освободительной войны 1919—1921 гг., возглавленной монгольскими национальными героями Д. Сухэ-Батором и Х. Чойбалсаном, Монголия стала суверенным государством.
С самого начала своего возникновения Монгольская Народная Республика взяла стратегический курс на всестороннее сотрудничество с Советской Россией — Советским Союзом: в сфере экономики, военного строительства, а также в сфере культуры. Исключительно важное значение сыграла помощь Советского Союза; как впоследствии отметил Х. Чойбалсан на Х съезде Монгольской народно-революционной партии (1940 г.), «Советский Союз с первых дней нашей революции оказывал и оказывает нам политическую, экономическую и культурную помощь в деле развития и укрепления МНР» [22]. В области культурного строительства Монголия в самого начала обретения независимости широко опиралась на опыт Советского Союза по формированию современной культуры, накопленный, прежде всего, в национальных республиках.
В начале 20-х годов ХХ в. Монголия представляла собой общество, находящееся на раннефеодальной стадии развития. Господствующим было феодальное общественное сознание на основе буддийского мировоззрения. Авторитет буддийских монахов — лам — был непререкаемым. Даже в 1936 г. на 800 тыс. человек тогдашнего населения Монголии число лам составляло 94 тыс. человек, в том числе 17 тыс. подростков (т. е. восьмую часть населения) [23]. В стране полностью отсутствовала система образования (какие-то элементы религиозного образования давались в буддийских монастырях). Неграмотность населения Монголии была практически поголовной: в 1924 г. в стране насчитывалось всего 6 тыс.(!) грамотных, в большинстве по-тибетски (язык религиозных обрядов), а не по-монгольски.
Монгольское руководство с самого начала обретения суверенитета, опираясь на опыт Советской России, стало проводить работу по организации ликвидации неграмотности, используя при этом старомонгольскую графику. Проблема письменности была одним из важнейших аспектов реализации ликвидации неграмотности. Традиционной монгольской графикой, которой пользовались религиозные учреждения, а также органы государственной власти, была вертикальная письменность. В течение 20—30-х гг. руководство Монголии проводило упорную работу по ликвидации неграмотности, используя традиционный вертикальный шрифт, — однако результат был ничтожный. Количество грамотных к 1940 г. (т. е. почти за 20 лет проведения политики ликвидации неграмотности) составило во всей Монголии среди взрослых около 70 тыс. человек, т. е. менее 10% населения, причем основная масса их была фактически малограмотной [24]. Монгольское руководство при решении проблемы письменности пошло по пути применения советского опыта.
В 1940 г. в Монголии было принято решение о переходе на латинскую графику, однако в марте 1941 г., после детального дополнительного обсуждения, вышло совместное постановление Совета министров МНР и ЦК МНРП «О введении нового монгольского алфавита», в котором, в частности, говорилось: «Признать целесообразным перевести монгольскую письменность на новый, русский алфавит» [25]. Как показало время, это решение было верным; в течение последующих 20 лет, в результате проделанной огромной работы, к 1960 году грамотность населения старше 7 лет составила более 70% [26]. К середине 60-х гг. неграмотность в стране была полностью ликвидирована. В настоящее время в Монголии по-прежнему применяется кириллический шрифт, и население страны является одним из самых образованных на азиатском континенте.
Еще одной фундаментальной и труднейшей задачей в области культурного строительства, требовавшей своего решения, была задача формирования современной системы образования — от начальных школ до вузов. До 1940 г. посильная работа по формированию системы современного образования проводилась, но была недостаточной. На Х съезде МНРП Х. Чойбалсан, отмечая крайне низкий уровень охвата образованием, говорил: «Детей школьного возраста у нас в республике 130 тысяч, обучается только 10 тысяч» [27]. Вместе с тем, в 20—30-е гг. в Монголии стали появляться первые специальные учебные заведения: в 1925 г. был организован Улан-Баторский педтехникум, а в 1940 г. техникумов стало уже 7 [28]. Кроме того, монгольское руководство хорошо понимало, что без собственных вузов говорить о полноценной системе образования не представляется возможным.
В декабре 1940 г. правительством Монголии было принято постановление «Об учреждении государственного университета в Улан-Баторе». Однако в связи с началом Великой Отечественной войны Монгольский университет открылся лишь в 1942 г. Несмотря на тяжелейшую военную обстановку, первые научно-педагогические кадры были предоставлены Советским Союзом. СССР, несмотря на трудности войны, оказывал вновь созданному Монгольскому университету большую материальную, кадровую и методическую помощь. Так, в письме ректора Московского государственного университета А. С. Бутягина на имя ректора Монгольского государственного университета Б. Ширендыба от 4 сентября 1943 г. говорилось: «Московский государственный университет в целях укрепления и развития традиционной дружбы между Советским Союзом и Монгольской Народной Республикой и желая помочь молодому Монгольскому университету быстрее завершить организационный период, как старейший университет СССР берет на себя обязанность всемерной помощи Монгольскому университету» [29]. Монгольской государственный университет стал первой кузницей национальных кадров с высшим образованием. В 40—50-е гг. в Монголии открылся ряд техникумов, вузов не только в Улан-Баторе, но и в других городах.
В течение 40—50-х гг. монгольское руководство, монгольское общество проделали огромную работу по формированию современной системы образования: к 1960 г. в МНР было 419 общеобразовательных школ, в которых обучались более 115 тыс. учащихся, 15 средних специальных учебных заведений с количеством почти 9 тыс. студентов, и 7 вузов, в которых обучалось почти 7 тыс. студентов [30]. К 1960 году в стране были созданы основы современной системы образования.
В течение 40—50-х гг. монгольское руководство, монгольское общество проделали огромную работу по формированию современной системы образования: к 1960 г. в МНР было 419 общеобразовательных школ, в которых обучались более 115 тыс. учащихся, 15 средних специальных учебных заведений с количеством почти 9 тыс. студентов, и 7 вузов, в которых обучалось почти 7 тыс. студентов 30. К 1960 году в стране были созданы основы современной системы образования.
Таким образом, в рамках евразийской цивилизации, а также межцивилизационного пограничья в течение ХХ века был проведен масштабнейший, очевидно успешный эксперимент и накоплен уникальный опыт активной трансформации всего социокультурного ландшафта из формата патриархального в формат Модерна. Социокультурные изменения огромного социального массива в громадных пространственных границах северо-востока Евразии имели поистине революционный характер и оказали глобальное влияние на мировые социальные процессы — в первую очередь, в колониально зависимых странах. Одной из причин распада мировой колониальной системы явился, в числе прочих, пример социокультурной модернизации национальных регионов Советского Союза и Монголии. Революционные изменения социокультурной сферы бывших национальных окраин России составили тот позитивный исторический опыт, который во многом стал примером для ряда развивающихся стран по всему миру, и который был в той или иной мере применен.
Конечно, очевидным обстоятельством является то, что формирование современной культуры в рамках советского проекта проходило в системе социально-политических координат «строительства социализма» со всеми вытекающими как позитивными, так и негативными явлениями. Но таков историко-политический процесс: он неровен, извилист и противоречив. Однако, рассматривая и учитывая, уже с актуальных позиций, результаты деятельности по формированию современного культурного пространства в доиндустриальных обществах, следует, очевидно, признать достигнутый позитивный результат выдающимся, не имеющим прецедента в истории. Это факт, который, как бы многие не пытались, невозможно опровергнуть.
Примечания
1. ДАНИЛЕВСКИЙ Н. Я. Россия и Европа. М. 1991.
2. ТОЙНБИ А. Постижение истории. М. 1991.
3. ГУМИЛЕВ Л. Н. От Руси до России. Очерки этнической истории. М. 2001.
4. ПАНАРИН А. С. Православная цивилизация в глобальном мире. М. 2002.
5. ДУГИН А. Г. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. М. 1997.
6. ХАНТИНГТОН С. Столкновение цивилизаций? — Политические исследования. 1994. № 1. С. 33—48.
7. ЕРАСОВ Б. С. Цивилизации: универсалии и самобытность. М. 2002; ИОНОВ И. Н. Цивилизационное сознание и историческое знание: проблемы взаимодействия. М. 2007; КУЗЫК Б.Н., ЯКОВЕЦ Ю. В. Цивилизации: теория, история, диалог, будущее. Т. 1: Теория и история цивилизаций. М. 2006; ЧЕРНЯК Е. Б. Цивилиография: наука о цивилизации. М. 1996.
8. ЕРМАКОВ В. Т. Исторический опыт культурной революции в СССР. М. 1968; ЗАК Л. М. История изучения советской культуры. М. 1981.
9. ХАНТИНГТОН С. Ук. соч., с. 33—48.
10. ГУМИЛЕВ Л. Н. Ук. соч., с. 291—293.
11. АХИЕЗЕР А. С. Россия: критика исторического опыта: В 3-х томах. М. 1991, с. 17.
12. МАТВЕЕВА С. Я. Консервативный либерализм в современной России. — Общественные науки и современность. 1993, № 2, с. 5—18; КРАСИН Ю. А. Историческое противоборство течений общественной мысли в аспекте критики разума и его интерпретаций. — Политические исследования. 1995, № 4, с. 51—53.
13. МАННГЕЙМ К. Консервативная мысль. — Социологические исследования. 1993, № 1—4, с. 136—137.
14. Об очередных задачах партии в национальном вопросе: Резолюция Х съезда РКП (б). В кн.: КПСС в резолюциях, конференциях и пленумах ЦК. Т. 2. М. 1983, с. 360—369.
15. Народное образование в СССР. Сборник документов. 1917—1937 гг. М. 1974, с. 377.
16. Культурное строительство в Казахстане. Сборник документов и материалов. Т. 2. Алма-Ата. 1985, с. 200.
17. Очерки истории культуры Бурятии. Т. 2. Улан-Удэ. 1974, с. 79.
18. БОГДАНОВ И. М. Грамотность и образование в дореволюционной России. М. 1964, с. 96—98.
19. Народное образование, наука и культура в СССР. Статистический сборник. М. 1971.
20. Культурное строительство в Казахстане…, т. 2, с. 113.
21. Культурное строительство в Киргизии. 1930—1941. Т. 2. Ч. I. Фрунзе. 1960, с. 400
22. ЧОЙБАЛСАН Х. Отчетный доклад ЦК МНРП на Х съезде МНРП 20 марта 1940 г. — Современная Монголия. 1940. № 1—2, с. 7.
23. ТУМУРОЧИР Д. К вопросу о классах и классовой борьбе в Монгольской Народной Республике. — Современная Монголия. 1957, № 2, с. 1—17. 24. ЧОЙБАЛСАН Х. Ук. соч., с. 25—26.
25. Конституция и основные законодательные акты Монгольской Народной Республики. М. 1952.
26. Народное хозяйство Монгольской Народной Республики за 40 лет. Улан-Батор. 1961, с. 32.
27. ЧОЙБАЛСАН Х. Ук. соч., с. 26.
28. Очерки истории культуры МНР. Улан-Удэ. 1971, с. 255.
29. Государственный архив Российской Федерации, ф. 5283, оп. 18, д.282 (1), л. 16.
30. Народное хозяйство Монгольской Народной Республики…, с. 171.
Кстати, все актуальные публикации Клуба КЛИО теперь в WhatsApp и Telegram:
подписывайтесь и будете в курсе.
Поделитесь публикацией!
© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.