Летом 1924 года Сталин разослал руководителям СССР копии обширной записки ученого-экономиста С. М. Киселева о финансовой политике страны, снабдив их грифом «cовершенно секретно». 90 лет спустя записку опубликовало одно из изданий Центрального банка Российской Федерации. Однако в публикации почему-то не оказалось существенных фрагментов документа. Мы предлагаем вашему вниманию те из них, что до сих пор не утратили своей актуальности.

Прошло почти три года с тех пор, как принятое X Съездом новое направление экономической политики выдвинуло финансы на одно из первых мест Государственной системы. За истекшее время последние не переставали быть предметом особого внимания Правительства, Науки и Печати (так в тексте.— «История»); в связи с этим неудивительно, что все мероприятия в области широкой экономической политики в значительной степени подчинялись у нас своеобразной финансовой диктатуре. Но, если в 1921–1922 г.г., когда надо было во что бы то ни стало, в кратчайший срок, стимулировать переход товарооборота от натуральных форм обмена к денежным, развивать налоговые источники, создать сколько-нибудь реальный Государственный бюджет и т. д., преобладающее значение в государственной политике финансовых вопросов было вполне естественным, то в дальнейшем, по мере закрепления известных уже достижений, принесение все новых и новых односторонних жертв со стороны Народного Хозяйства для осуществления планов финполитики далеко не всегда стало соответствовать получавшимся реальным результатам. Так, уже в первой половине 1923 г. обнаруживается значительный перегиб финансовой политики в сторону довольно узкого фискализма и этот уклон ее, неоднократно повторявшийся, служил, к сожалению, определенно отрицательным и вредным фактором для общей экономики страны, нарушая и задерживая зачастую темп экономического возрождения страны и тем самым препятствуя возможности скорейшего упорядочения самих же финансов.

(Кроме постоянного использования налогового пресса ситуация в экономике осложнялась тем, что с октября 1922 года в стране параллельно использовались новая твердая валюта — червонцы (банковские билеты), выпускавшиеся Госбанком, и обесценивающиеся, но продолжавшие выпускаться Наркомфином кредитные билеты («совзнаки»). При этом два ведомства далеко не всегда согласовывали свои действия.— «История»)

Отрыв финансовой политики от реальной экономической жизни и неуменье вовремя предвидеть и улавливать действительную ее конъюнктуру повлекли за собой ряд кризисов, характерных для всего 1923 года и текущего 1924 года, заслуживающих особого к себе внимания.

В январе-апреле 1923 г. чрезмерный налоговый нажим способствует развитию депрессии рынка и сокращению товарооборота, ликвидированных лишь благодаря усилению банковской эмиссии в последующие месяцы, пока разменный кризис (нехватка новых кредитных билетов, разменной монеты и «совзнаков» небольшого номинала значительно осложнила использование червонцев в розничном обороте.— «История»), длившийся с конца августа по конец октября, не потряс снова весь хозяйственный организм страны; в ноябре-феврале хозяйственная жизнь опять оживает за счет усиления товарооборота — в результате проведения хлебных заготовок; однако несоразмерное использование для этой цели совзначной эмиссии при сокращении выпуска новых банкнот повергает вскоре товарооборот в совершенно ненормальное, лихорадочное состояние, вызываемое резко падающим курсом денежного знака; наконец, февраль-апрель дают картину новой вспышки разменного кризиса в результате полной технической неподготовленности финансового аппарата к денежной реформе и несвоевременной фиксации выкупного курса совзнаков. В этих условиях, когда на денежном рынке ажио на червонец (превышение обменного курса червонца на «совзнаки» над официальным.–– «История») сменяется столь же быстро преходящим дизажио, а расширение кредита чередуется со сжатием его, когда в периоде депрессии товарооборот не получает должной помощи со стороны финансовой политики, а в периоды улучшения рыночной конъюнктуры финансовая политика, наоборот, склонна стимулировать спрос, способствовать разного рода грюндерству, смотря при этом на задачи кредита весьма часто с точки зрения коммерческой выгоды — не может быть, конечно, ни здоровой экономики, ни устойчивых финансов.

Любопытно отметить, что если мы обратимся к довоенной эпохе, то и там мы находим те же указания на отсутствие связи Государственной финансовой политики с экономикой страны. В 1912 г. Совет Съездов представителей промышленности и торговли отмечал, что при громадной неустойчивости экономической жизни России Правительство своей политикой не только не ослабляло периодических кризисов, но наоборот, всемерно их усугубляло, ограничивая кредиты, сокращая в период промышленной депрессии казенные заказы (1900 г. в металлообрабатывающей промышленности, 1910 г. в каменноугольной промышленности) и т. д. В прежней Государственной финансовой политике царского периода не было (да и не могло быть) ни должного размаха, ни глубокого понимания широких нужд народного хозяйства; узкоказначейский подход к решению вопросов сменялся столь же малоцелесообразной щедростью на поддержание разного рода военных авантюр или на удовлетворение узкоклассовых интересов аристократии и крупной буржуазии. Эта инертность финансовой политики и отрыв ее от непосредственной связи с экономикой, освященные традицией, характерны и для финансовой науки дореволюционного периода и для уклона деятельности большинства практических работников той эпохи.

Косность этих элементов, легших отчасти в основу построения и Советской финансовой политики, способствовали, вероятно, в значительной мере тому же отрыву ее от экономики и частому излишнему уклону ее в сторону фискализма...

Сокращение доходных поступлений прежде всего коснулось налоговых источников (особенно по с.-х. налогу) и тут надо отметить, что перспективы на рост их в ближайшем будущем крайне сомнительны: начатая борьба с частным капиталом естественно должна привести к сокращению податного материала в этом секторе народного хозяйства... наконец, недавние затруднения с выдачей заработной платы, а отчасти и сокращение ее тяжело ударили по городскому населению, значительно уменьшив продуктивность и этого субъекта налогового обложения.

Можем ли мы в случае, если предположения о возможном падении налоговых доходных поступлений оправдаются, ожидать значительного роста доходов от госпредприятий. Текущее состояние наших предприятий приводит к необходимости крайне сдержанных выводов и в этом отношении. Если к общему неустойчивому положению госпромышленности присоединить последнее снижение цен в некоторых отраслях ниже реальной себестоимости продукции, сокращение покупной способности города и деревни... то ясно, что до улучшения общей экономической конъюнктуры и, в частности, усиления потребительского опроса надежды на рост государственных доходов в этом направлении также слабы.

Пожалуй, не будет поэтому преувеличением, если мы признаем, что в области бюджетной политики мы нередко живем фактически изо дня в день, имея очень слабые перспективы, при отсутствии твердого, заранее продуманного плана. Что это так, особенно ясно можно усмотреть из мероприятий государственного кредита: как это ни странно, но вопросы эти проводятся не в общем плане, а связываются у нас непосредственно с моментами наиболее острых кассовых затруднений. В результате мы имеем обычно наскоро сколоченные государственные кредитные операции, проводящиеся без всякой подготовки и, конечно, в силу этого теряющие в своей ценности...

Таким образом, с прискорбием можно констатировать намечающееся иссякание государственных доходных источников, причиною чего в значительной степени надо считать излишний фискализм нашей финансовой политики, при отсутствии широких перспектив и отрыве от экономики, переходящем, часто в кустарничество в пределах отдельных мало связанных между собой и технически не подготовленных мероприятий, с узко ведомственным уклоном...