Экономическое положение крестьян в России в конце XIX — начале XX в.
Семья русских крестьян конца XIX в.Автор: Волков Вячеслав Викторович — кандидат философских наук, доцент, старший преподаватель Военного института (Железнодорожных войск и военных сообщений) Военной академии материально-технического обеспечения им. генерала армии А.В. Хрулёва. Санкт-Петербург. Контакт: agnee@yandex.ru
Источник: Журнал "Вопросы истории", 2017 год, №10
Источник фото: kulturologia.ru, все опубликованные в статье фото носят иллюстративный характер.Аннотация. В публикации рассматриваются такие ключевые факторы крестьянской экономики России конца XIX — начала XX в., как обеспечение крестьянского хозяйства землей, рабочим скотом, доступность покупки и продажи земли, его общая доходность. Делается вывод о том, что низкий уровень развития хозяйств препятствовал становлению эффективного сельского хозяйства и, одновременно с этим, приводил к возникновению депрессивной модели экономических отношений в русской деревне.
Важнейшим направлением модернизации в экономической сфере России конца XIX — начала XX в. являлся процесс становления буржуазных отношений в деревне, протекавший чрезвычайно сложно и противоречиво.
Его генезис был тесно переплетен с крепостническими пережитками, развитием кабальных отношений, крайней отсталостью и даже деградацией многих компонентов аграрных производительных сил.
Тема кризиса аграрного строя России конца XIX — начала XX в. достаточно полно освещалась как в дореволюционной1, так и в советской исторической литературе, и общий вывод о проблемном характере агарной модернизации не подвергался сомнению. Споры велись лишь о стадиальном характере ее результатов. Таким образом, к концу советского периода историки-аграрники пришли к трем точкам зрения: о победе аграрного капитализма (в «американском» или «прусском» вариантах), отягощенного крепостническими пережитками (И.Д. Ковальченко, Н.Б. Селунская, Б.М. Литваков); о полукрепостническом внутреннем содержании крестьянских и помещичьих хозяйств и их капиталистической форме (А.М. Анфимов, М.Я. Гефтер); о капиталистической сущности и феодальной оболочке полукрепостнического, кабального хозяйствования помещиков и кулаков (П.Г. Рындзюнский)2. И в целом общая позиция историков об отсталости сельского хозяйства России совпадала с выводами теории «стадий экономической отсталости» А. Гершенкрона3.
С середины 1970-х гг. главным оппонентом концепции Гершенкрона стал американский экономист П. Грегори, который выступил с опровержением положения о статичности аграрного сектора экономики России4. Одними из первых о необходимости смягчения представления об экономической составляющей аграрного кризиса заявили и английские историки-экономисты Р. Голдсмит и О. Крисп5.
Однако полноценную дискуссию открыла появившаяся в 1977 г. статья Дж. Симмса6. В ходе нее австралийский историк С. Уиткроф предложил разделить расплывчатое понятие «аграрного кризиса» на три составляющих: сельскохозяйственный экономический кризис, вызванный упадком сельскохозяйственного производства; кризис в уровне жизни крестьян; общественно-политический аграрный кризис7. Уиткрофт вместе с Грегори доказывал также, что средние данные о производстве зерна показывают его опережение по сравнению с ростом народонаселения8. Сам же Симмс поставил под сомнение верность выбора задолженностей по выкупным платежам в качестве показателя роста обнищания крестьян9. По мнению С. Пледженборга, перемещение основной налоговой нагрузки с крестьянства на городское население, на торгово-промышленный сектор привело к тому, что именно они, а не крестьянство оплачивали индустриализацию России10.
К числу наиболее ярких исследований жизни российского крестьянства относятся работы английского исследователя Т. Шанина и отечественного историка А.В. Островского14. Несмотря на то, что многие специалисты склонны отрицать наличие кризисных явлений в сельском хозяйстве России, остается много открытых вопросов и контрдоводов оппонентов.
В связи с этим представляется крайне актуальным показать истинное положение крестьянской экономики. Обширность темы обязывает сконцентрироваться только на ключевых ее факторах: обеспечении крестьянского хозяйства землей, рабочим скотом, доступностью покупки и аренды земли и общей доходности хозяйства.
Основным фактором крестьянской экономики России рассматриваемого периода большинство отечественных исследователей той эпохи, в первую очередь, считало крестьянское15, понимаемое, однако, не только как недостаток земли вообще, но также как недостаток земли, пригодной к ведению сельского хозяйства (качество почвы)16.
Вот как это выражалось в цифровых показателях.
По данным «Комиссии Центра», с 1870 г. по 1900 г. площадь сельскохозяйственных угодий в Европейской России увеличилась на 20,5%, земледельческое население — на 56,9%, а количество скота — всего на 9,5%17. В результате, исследование той же комиссии показало, что за 40 лет площадь надельной земли по сравнению с численностью населения уменьшилась весьма существенно. Если в 1860 г. количество десятин надельной земли на 1000 душ обоего пола составляло в среднем по 50 губерниям 2308, то в 1900 г. — уже 1298, то есть уменьшение произошло на 43,7%. Картина выглядит еще более катастрофичной при рассмотрении этого уменьшения по регионам: Северный район — 37,1%, Северо-Восточный — 38,4, Восточный — 48,2, Юго-Восточный — 59,1, Средне-Приволжский — 38,2, Средне-Земледельческий (Юго-Восточная группа) — 42,7, Средне-Земледельческий (Северо-Западная группа) — 40,5, Средне-Промышленный — 33,8, Прибалтийский — 32,7, Северо-Западный — 53,3, Юго-Западный — 50,5, Малороссийский — 42,5, Новороссийский — 58,8%18.
Пахарь в поле. 1907 год.При этом площадь посева на 1000 душ обоего пола сократилась в среднем по 50 губерниям на 33,7%. По регионам: Северный район — 29,5%, Северо-Восточный — 19,8, Восточный — 40,8, Юго-Восточный — 21,0, Средне-Приволжский — 34,9, Средне- Земледельческий (Юго-Восточная группа) — 46,4, Средне-Земледельческий (Северо-Западная группа) — 43,7, Средне-Промышленный — 34,9, Прибалтийский — 0, Северо-Западный — 29,1, Юго-Западный — 29,9, Малороссийский — 42,3, Новороссийский — 26,7%19. Возникший дефицит земли сразу же сказался и на других душевых показателях.
Несмотря на увеличение сборов зерна с десятины и возможное повышение урожайности (что было поставлено «Комиссией центра» под сомнение) сбор всех хлебов на 1000 душ обоего пола с надельных земель по 50 губерниям уменьшился на 12,1%. По регионам: Северный район — 6,9%, Северо-Восточный — +23,4, Восточный — 28,2, Юго-Восточный — +8,2, Средне-Приволжский — 22,8, Средне-Земледельческий (Юго-Восточная группа) — 31,0, Средне-Земледельческий (Северо-Западная группа) — 37,7, Средне-Промышленный — 16,4, Прибалтийский — +4,6, Северо-Западный — 2,8, Юго-Западный — +5,1, Малороссийский — 9,8, Новороссийский — +37,0%. В целом, сбор всех хлебов и картофеля (при увеличении сбора картофеля на 133,9%) на 1000 душ обоего пола с надельных земель по 50 губерниям уменьшился на 5,6%20, что свидетельствует об ухудшении качества питания крестьян в рассмотренный период.
По данным «Комиссии центра», размеры крестьянских наделов в большинстве регионов Европейской России не соответствовали потребностям сельского населения. При сопоставлении среднего количества собираемых продовольственных полевых продуктов за исключением семян (1 521 505 тыс. пудов) с числом сельского населения в 1900 г. (91 400 тыс. душ обоего пола) при учете годовой нормы продуктов в 20 пудов получается, что количество продуктов на душу обоего пола составляла только 16,6 пудов, то есть на 17,0% меньше указанной нормы. По регионам уменьшение было следующим: Северный район — 51,5%, Северо-Восточный — 20,5, Средне-Приволжский — 21,0, Средне-Земледельческий (Юго-Восточная группа) — 11,5, Средне-Земледельческий (Северо-Западная группа) — 40,0, Средне-Промышленный — 46,0, Прибалтийский — 22,5, Северо-Западный — 38,0, Юго-Западный — 31,5, Малороссийский — 32,5%.
Только в трех районах отмечалось превышение нормы: Новороссийском — 89,0%, Восточном — на 26,5%, Юго-Восточном — на 22,5%21.
Средняя площадь надела в расчете на душу взрослого мужского населения деревни уменьшилась с 4,8 десятины в 1860-е гг. до 3,5 десятины в 1880-е гг. и до 2,6 десятины в 1900-е годы22. Во многих местах ситуация была гораздо драматичнее. Например, в Темниковском уезде Тамбовской губернии после выкупа на одну ревизскую душу приходилось 3,3 дес. земли, то в 1901 г. — уже 1,09 десятин.
Количество лошадей в расчете на один крестьянский двор уменьшилось с 1,75 в 1882 г. до 1,5 в 1900—1905 годах23. В Ветлужском уезде Костромской губернии в 1901 г. на одну десятину пара приходилось только 2,27 голов скота (в переводе на крупный). Следовательно, она получила чуть более 820 пудов навоза (при норме в 2400 пудов), а в лесных волостях еще меньше из-за потерь при работах в лесу24.
Обеспеченность населения Европейской России лошадьми с 1896—1900 гг. по 1911—1914 гг. упала с 20,2 единиц на 100 чел. до 17,6, крупным рогатым скотом — с 32,1 до 25,0, овцами — с 48,8 до 32,3, свиньями — с 12,6 до 10,5 единиц на 100 человек25. Эту тенденцию можно показать и на местных примерах. Так, в Клинском уезде Московской губернии процент безлошадных дворов в 1896 г. был равен 26,2%, в 1901 г. — уже 32,9%. Хозяйства, не имевшие коров, в 1896 г. составляли 19%, а в 1901 г. — 27,2%26.
При этом надо учитывать, что физические качества рабочего скота не улучшались, а постоянно ухудшались. В 1912 г. большинство полномерных лошадей являлись негодными для использования их с полной нагрузкой. Причем за четверть века их состояние ухудшилось почти в полтора раза. В 1897 г. около 40% армейских лошадей находились на излечении. Низкорослость и слабость русских лошадей приводила к тому, что в России на 100 десятин посева требовалось больше лошадей, чем в Западной Европе27.
Жатва. Владимирская губерния. Фото 1910-х гг.Положение мог спасти лишь переход к травопольной системе, но распашка пастбищ и стагнация поголовья скота на единицу пашни окончательно сделали его неосуществимым. В России весь XIX в. под давлением возраставшей плотности населения28 происходило наступление наступление пашни на пастбище: в 1866 г. площадь пашни Европейской России составила 88,8 млн дес., а в 1901 г. — уже 120,3 млн дес., то есть площадь пашни возросла на 35,5%29. В результате соотношение кормовой и посевной площадей не соответствовало норме. Например, в Нижегородском уезде в начале XX в. луга составляли лишь 20% всей пашни30. Данный процесс прогрессировал даже в южных губерниях. Так, в Оренбургской губернии в 1887—1891 гг. в среднем засевалось в год 971 652 дес., в 1892—1896 гг. — 1 021 260, в 1897—1901 гг. — 1 383 298 десятин31.
В рамках полноценной системы для удобрения 1 дес. пашни требовалось около 2400 пудов навоза или 6—7 голов крупного рогатого скота (или 4—5 лошадей), тогда как в большей части Европейской России на одну десятину пашни в 1866 г приходилось 1,75 головы всего скота (с пересчетом мелкого скота на крупный), а в 1912 г. — 1,78 головы32. Сделанный Островским расчет показал, что к концу 1880-х гг. потребность животноводства в пастбищах достигла 70 млн десятин, а со всеми поправками на недоучет скота — 81 млн десятин.
Однако площадь выгонов для 46 губерний составляла всего 33,2 млн десятин. В итоге дефицит при потребности в 70 млн дес. составлял 36,8 млн дес., а при потребности в 81 млн дес. — 47,8 млн десятин33.
Поэтому в Европейской России почти повсеместно 1,5 дес. луга должна была кормить 2 головы скота, а не одну, и соответственно использование всего имеющегося навоза могло дать на десятину пара менее 40% положенной 2400-пудовой нормы34. Например, в Нижегородском уезде, по докладу уездной управы, «около трети надельной пашни совершенно не удобряется, а удобряемая часть навозится очень слабо, именно — ежегодно менее половины парового поля при увале в 70 возов на десятину. На одно и то же поле удобрение попадает не ранее, чем через 6 лет. Земли арендуемые в большинстве случаев не удобряются вовсе»35. В Клинском уезде Московской губернии по докладу местного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности удобряемость полей составляла 40%36.
В результате во многом по этой причине урожайность зерновых в России была в 3—4 раза ниже, чем в Канаде и США, в 2 раза ниже, чем в Германии, Дании, Голландии и Англии37. Последствием этих обстоятельств стала стагнация зернового производства в Северном и Центральном Европейском районах38. Следует также учитывать, что травополье снижало расход рабочей силы39, а, следовательно, увеличивало аграрное перенаселение, что при неразвитости промышленности утяжеляло положение крестьян. Возможно, именно поэтому крестьянские общины без особого энтузиазма относились к внедрению новой системы.
Кроме того, надо учитывать, что одним из результатов реформы 1861 г. стала деформация крестьянских наделов, выразившаяся в резком сокращении их абсолютных размеров (до 20%), переносах, потере наиболее ценных лесных и луговых участков40. На примере Петербургской губернии видно, что для подстоличных крестьян тяжелейшим последствием реформы стала отрезка крестьянской земли, составившая в среднем по губернии около трети от ее дореформенного количества. И, как показал анализ величины платежей, приходившихся на десятину удобной земли до и после реформы, сокращение наделов в губернии заметно опережало процесс сокращения платежей, в результате чего их средняя величина, приходившаяся на десятину удобной земли, выросла на одну пятую часть. Это приводило к существенному сокращению хозяйственных возможностей крестьян41.
Женщина катается по окончании жатвы на последней полосе, приговаривая «Жнива, жнива, отдай мою силу». Рязанская губерния., Косимовский уезд, д. Шемякино. 1914 г.
Подобная ситуация сложилась в большинстве регионов Европейской России. Так, в Костромской губернии площадь крестьянского землепользования при освобождении сразу сократилась, так как по уставным грамотам крестьяне получили в наделе по 6 десятин на ревизскую душу, а раньше пользовались гораздо большей площадью, излишки которой были отрезаны владельцам. Земли, поступившие в надел, были хуже, чем у помещиков. Между угодьями не возникло нормального соотношения: образовался недостаток покосов и выгонов в сравнении с запашкой, что неуклонно вело к недопроизводству навоза и оскудению земли42. По данным П.И. Лященко, отрезки крестьянских наделов в Полтавской и Екатеринославской губерниях составляли около 40% от дорефоменного крестьянского землепользования, в Харьковской — 31, в Черниговской — около 25%43.
От плотности населения в том или ином регионе во многом зависел выбор системы земледелия, а, следовательно, в конечном итоге, интенсивность и формы отхожего движения крестьян. При наличии 40 и более десятин на мужскую душу население занималось кочевыми формами хозяйства. Когда обеспеченность удобной землей варьировалась в интервале от 40 до 10 десятин, крестьяне и помещики вели залежное хозяйство; при меньшей обеспеченности они переходили сначала на двуполье, затем на безнавозное трехполье и, в конце концов, — унавоженное трехполье, что сразу же вело к возрастанию отхода44.
Тенденция малоземелья присутствовала в Европейской России и в начале XX века. Так, плотность сельского населения на одну квадратную версту в 1913 г. в Центрально-Черноземном районе составляла 64 чел., а в Малороссийском районе — 66 человек. В это же время в традиционных районах прихода сельхозрабочих плотность сельского населения была следующей: Нижне-Волжский район — 12 чел., Средне-Волжский — 41, Предкавказский — 24, Новороссийский — 39 человек. На одного сельскохозяйственного работника мужского пола в центре Европейской России приходилось 3 десятины посева, а на юго-востоке — 8 десятин. В результате 11 губерний юго-востока имели потребность в дополнительных рабочих в размере 500 тыс. человек45.
Наиболее полное представление о динамике малоземелья дают сведения об обеспеченности сельского населения Европейской России посевами. Так в 1897 г. на 81,4 млн чел. приходилось 61,9 млн дес., то есть по 0,77 дес., а в 1913 г. на 109,4 млн чел. — 73,1 млн дес., то есть уже по 0,67 на 1 человека46.
Зависимость интенсивности отхода от количества и качества надельной земли присутствовала и в этот период. В «Обзоре Тульской губернии за 1901 год» отмечалось, что «отхожие промыслы являются необходимым подспорьем в домашнем быту, особенно в уездах с худшим качеством почвы»47. В таком же обзоре Нижегородский губернатор докладывал, что «отхожие и кустарные промыслы... имеют весьма широкое распространение в губернии, обусловливаемое главным образом образом малоземельем и малоплодородностью почвы»48. В Московской губернии в 1902 г. малоземелье заставляло более 20% крестьянских семей совершенно не заниматься земледелием, а более половины мужского населения остальной части — посвящать промыслам круглый год49.
В Воронежской губернии в 1911 г. из 100 безземельных крестьян промыслами занимались 49 чел., из имевших земли до 5 дес. — 30 чел., от 5 до 15 дес. — 20, от 15 до 25 дес. — 18, свыше 25 дес. — 13 человек50.
С увеличением площади запашки крестьянин не только не искал работы, но и сам начинал нанимать рабочих. Так, в Таврической губернии в конце XIX — начале XX в. крестьянские дворы, засевавшие от 5 до 10 десятин, нанимали около 5% батраков, от 10 до 25 дес. — 11%, а от 25 до 50 дес. — 38% батраков51.
Результаты влияния малоземелья на состав отхожников можно зафиксировать не только на местах «выхода» крестьян, но и на «входе».
Анализ сведений о хозяйственном положении посетителей Никитовского ночлежно-продовольственного пункта в 1912 г. показывает, что у 30,6% посетителей не было ни земли, ни лошадей, у 9% имелась только усадьба. 20,9% посетивших пункт, хотя и владели землей, но в мизерном количестве и не имели лошадей. Владели 3—5 десятинами 9,1%, 6—15 десятинами — 9,6, свыше 15 десятин — 1,9%52. Таким образом, около 60% отхожников этого пункта в той или иной степени не имели средств производства.
Серьезную проблему для русских крестьян представляли высокие цены при покупке и аренде земли.
С 1883 по 1900 г. в 44 губерниях крестьянство приобрело при посредстве Крестьянского поземельного бацка 4 млн 399 тыс. 500 десятин, что составило всего 3,9% от всей надельной земли, между тем как рост сельского мужского населения за это время составил 37%. При этом «покупная цена земли, приобретаемой при содействии Крестьянского Банка» во многих местностях держалась «...выше среднего уровня»53. «Но и собрав необходимые для оплаты средства, — указывал в своем докладе П.Н. Соковнин, — крестьяне далеко не всегда бывают в состоянии удержать за собою купленный участок и нередко бросают его на руки Банку через три-четыре года после покупки.
С 1888 по 1901 г. в собственность Банка поступило и было продано им 431 имение, площадью 152 259 дес., под которые было выдано в ссуду 8 951 254 руб. и доплачено покупщиками 913 343 руб.». Причинами этого являлись высота платежей за землю и предоставление крестьянам малодоходных участков54.
Опираясь на большие земельные владения (36,2% всех крестьянских и частновладельческих земель)55 и внешнюю рыночность (помещики продавали 50% своей продукции)56, используя нужду крестьян в земле, их прикрепленность к общине, аграрное перенаселение, налоговый гнет, снижение цен на хлеб, сохранившиеся возможности и традиции внеэкономического принуждения, помещики создали отработочно-арендную систему. Она состояла в том, что помещичья земля обрабатывалась трудом и инвентарем освобожденных крестьян за арендованную землю, ссуду хлебом или деньгами, за лесные материалы и т.д. При издольщине крестьяне платили помещику за аренду земли определенной договором долей урожая, при испольщине — половиной урожая57.
На каких условиях осуществлялась испольная обработка земли, хорошо видно из письма крестьян села Сотницкого Курской губернии:
«У нас всей земли 37 десятин, наличных 84 души, вот поэтому нам со своей земли прожить никак невозможно, а поэтому мы берем для посева землю у бывшей нашей помещицы на таких условиях: берем все равно по три десятины; эти три десятины должны мы вспахать, посеять своими семенами, ее по урожае скосить или сжать и половину хлеба перевести в экономию, а половину забрать себе, потом за эти три десятины мы отрабатываем в пользу помещицы посевом и уборкой хлеба по одной десятине, то есть этот отработок мы пашем, двоим, сеем и по урожае косим или жнем и свозим в экономию; кроме этого отработка еще каждый из нас должен отработать в экономии в пользу помещицы по 12-ти рабочих дней и за каждую десятину отвезти экономического хлеба, куда укажет экономия, по 25 пудов...; потом за эту же землю еще каждый из нас должен вывезть навоза по 40 возов...»58
В результате такого соединения архаической эксплуатации и рынка произошло превращение продукта непосредственного производителя-издольщика в меновую стоимость, что дало мощнейший импульс росту нормы его эксплуатации: земельная рента без каких-либо существенных изменений в технологических основах производства имела тенденцию вздуваться все выше.
Заготовка капусты на зиму, конец ХIХ в.Если исходить из того, что крестьяне арендовали у помещиков ежегодно 20 млн дес., то в конце XIX — начале XX в. они платили за нее примерно 150 млн руб., а перед первой мировой войной — 250 млн руб. ежегодно.
«Иначе говоря, за эпоху капитализма крестьяне уплатили помещикам за аренду земли несколько миллиардов рублей. Из них не менее половины составляла надбавка к нормальной земельной ренте»59.
Только в одной Курской губернии в конце XIX в. арендованием вненадельных земель занималось 37% надельных домохозяев (6 434) на 30 627 десятинах. Если учесть, что средняя цена арендованной десятины под яровые посевы в Курской губернии была равна 13 руб. 40 коп., а под озимые — 21 руб., а их общая средняя стоимость — 17 руб. 20 коп., то можно примерно определить масштаб дохода курских землевладельцев. Он бы равен примерно 526 784 руб. 40 копеек60.
Аренда могла быть подесятинная или на круг, надельных земель или частновладельческих, а также — денежная, испольная, за отработки и смешанная. В разных регионах соотношение этих форм было различным. Так, в той же Курской губернии, а точнее, в Курском уезде преобладала денежная аренда (77%). На испольную аренду приходилось 10% случаев, за отработки — 13%61.
Самые высокие арендные и продажные цены на землю возникли в центральной черноземной полосе Европейской России, то есть именно в тех губерниях, в которых рождался самый массовый поток сельскохозяйственных отхожнцков62. И это было не случайно, ибо «при густоте населения и относительном малоземелий спрос на земли так велик, что земли разбираются охотно и без остатка крестьянами, и землевладельцы получают такой доход, о котором при крепостном праве они не могли и мечтать»63.
Через 27 лет после замечания В.И. Чаславского ситуация только усугубилась.
«В большинстве земледельческих местностей России..., — читаем в исследовании Оренбургского губернского комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности — площадь земельного надела крестьян не способна доставить крестьянскому хозяйству земельный простор, который требуется низкой степенью интенсивности этого хозяйства. Недостаток в собственной земле крестьяне должны пополнять арендой казенных и частновладельческих земель... Казенные земли крестьяне арендуют с несомненною для себя выгодою, но при арендовании частновладельческих земель, площадь которых несравненно больше, условия аренды складываются для крестьян неблагоприятно, так как к повышающему арендные цены влиянию усиленного спроса на земли присоединяется тут и другое, действующее в том же направлении обстоятельство, а именно, необеспеченность исправного поступления платежей по заключенным крестьянами арендным сделкам, вследствие чего сдача земли в аренду крестьянам является для землевладельца рискованною операцией, к которой он прибегает неохотно, а будучи вынужденным к этому, старается уменьшить свой риск сокращением срока аренды и повышением размера арендной платы. Обыкновенно землевладелец прежде того, чем решиться на сдачу земли крестьянам, ищет и чаще всего находит крупного съемщика, имущественное положение которого дозволяет заключить с ним арендный договор... Такой оптовый съемщик сам не ведет хозяйство, а сдает арендованную землю мелкими участками, назначая за нее непомерно высокие цены, которые он умеет выжать из крестьян»64.
В докладе крестьянской комиссии об арендах Обоянского уездного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности отмечалось, что «особого рода кулаки» организуют посредничество и, сдавая крестьянам мелкие наделы, наживали при этом до 45% на затраченный капитал65.
Поэтому главная причина завышенной арендной платы состояла, отнюдь, не в том, что утверждал И.Д. Ковальченко. На его взгляд, в отличие от единых рынков на сельхозпродукцию, средства производства и рабочую силу, единый рынок земли в России в начале XX в. не сложился в силу исключения из товарооборота надельных земель (138,8 млн дес. против 101,7 млн дес. частновладельческих земель) и господства привилегированного помещичьего землевладения (в итоге арендные цены не соотносились с реальной стоимостью земли)66.
На наш же взгляд, если бы надельные земли поступили в свободный рыночный оборот, то это не привело бы к снижению арендных цен. Скорее всего, цена на землю несколько бы снизилась, но арендная плата — возросла, потому что при свободном обороте надельных земель земельный голод большинства крестьян еще больше бы обострился, и помещики, опираясь на свою земельную монополию, цену арендованной земли подняли бы еще выше, а зарплату сельскохозяйственным рабочим опустили бы еще ниже.
Кроме того, негласный рынок надельных земель уже существовал. Подворные участки продавали, используя такие формы как владение кредитором землей должника по исполнительному листу судебных учреждений, владение по заемным письмам, владение по залогу земли и другие67.
Конечно, при этом надо учитывать, что в дореформенные времена земля оценивалась сравнительно недорого, землевладельцы имели дешевый кредит и избыток земли, а их имения ценились по числу крепостных душ. После отмены крепостного права ситуация изменилась — хозяйственная, социальная и психологическая стороны жизни помещика стали определяться стоимостью земли68.
Заготовка сена в России.1897 г.Следует отметить еще одну важную закономерность. При увеличении аренды частных земель целыми общинами или союзами этих общин на более или менее продолжительные сроки количество разорившихся крестьян, а, следовательно, уходивших на промыслы, снижалось по сравнению с теми общинами, в которых практиковалась аренда в розницу. Это происходило, потому что при соперничестве крестьян за аренду цена участка повышалась, кулаки снимали земли больше, чем нужно, и затем сдавали ее в субаренду, что опять вело к росту цен на участки69. Доказательством могут быть сведения по Саратовской губернии. Здесь безнадельные крестьяне пересдавали 5,4% арендованной земли, имевшие надел до 2,5 дес. — 2,1%, до 5 дес. — 5.6, до 5 дес. — 5,9, до 20 дес. — 9,5, и, наконец, более 20 дес. — 19,4%70. Однако такая тенденция имела место только при условии, если крестьянские общества не пересдавали потом землю с торгов кулакам, которые с барышом передавали арендованные участки своим
односельцам «за весьма высокую цену»71.
Сочетание аренды частновладельческой и надельной земли можно проиллюстрировать на примере Саратовской губернии. Там частновладельческую землю арендовало 41,2% крестьянских хозяйств (безнадельных — 25,7%, до 2—3 дес. на двор — 73,3, до 5 дес. — 39,9, до 10 дес. — 37,9, до 20 дес. — 32, более 20 дес. — 21,3%), надельную — 24,7% (безнадельных — 10,2%, до 2,5 дес. на двор — 14,5, до 5 дес. — 22.6, до 10 дес. — 26,4, до 20 дес. — 34,9, более 20 дес. — 50,4%), а всего хозяйств-арендаторов было 53,7% (безнадельных — 29,3%, до 2—3 дес. на двор — 72,4%, до 5 дес. — 50,5, до 10 дес. — 52,9, до 20 дес. — 53,9, более 20 дес. — 57,4%)72.
Это исследование показало, что группа хозяйств, имевших до 2,5 дес., нуждалась в четыре раза большем количестве пашни, чем имела; группа до 5 дес. — почти в таком же количестве пашни; группа, имевшая до 10 и более дес., — более, чем в половине имевшейся у нее пашни73.
В целом по Европейской России в 1900 г. площадь арендуемой крестьянами земли (19 507 300 дес.) составляла в среднем для 50 губерний 17,4% по отношению к крестьянской надельной земле при региональных колебаниях от 3,9% в Северо-Восточном районе до 24% в Средне-Земледельческом и до 67,7% в Юго-Восточном районе; 9,5% от общего количества удобной вненадельной земли и 19% одной частновладельческой земли. Средняя арендная плата за сдаваемые крестьянами надельные земли (3,5 руб. за одну десятину) была почти в 2 раза ниже платы за аренду вненадельной земли (6,4 руб.). В пределах 50 губерний преобладала денежная аренда (5 916,060 тыс. дес.), в общем оплачиваемая менее, чем аренда за отработки, из доли урожая, в смешанной и неопределенной форме (846 950 дес.).
Арендная плата в 1900 г. по всем губерниям, кроме Уфимской и Оренбургской, превышала лежащие на надельных землях казенные, земские, мирские и страховые сборы в среднем на 53%. По регионам: в Малороссии денежные сборы с десятины составляли 1/5 подесятинной арендной платы, в Северном, Юго-Восточном, Юго-Западном — 1/4, в Средне-Земледельческом, Средне-Промышленном, Северо-Западном, Новороссийском, Средне-Приволжском, Прибалтийском — от 1/4 до 2/574.
Таким образом, по данным официальной правительственной комиссии, сложилась ситуация, при которой в большинстве местностей Европейской России «валовой сбор хлебов, за покрытием семенных, продовольственных и кормовых потребностей, погашает плату за арендуемые земли, но не дает сколь-нибудь заметного избытка» и недостаточен «даже для собственного продовольствия крестьян»75.
И, как писал один из исследователей, живших в ту эпоху,
«неудачные поиски за арендной землей и трудность условий аренды ведет к сдаче своей надельной земли, к батрачеству и неземледельческим заработкам»76.
Данный вывод можно проиллюстрировать сведениями местного уровня.
Так, в Курском уезде средняя цена арендованной под яровое десятины была равна 12 руб. 82 коп., а ее доходность — 22 руб. 51 копейке. Получалась прибыль с 1 десятины в размере 9 руб. 69 копеек. Однако при учете трудовых затрат крестьянина (10 руб. 74 коп.) возникал даже убыток — 1 руб. 5 копеек. Аренда под озимое оценивалась в 22 руб. 75 коп. с десятины, доходность — в 29 руб. 56 коп., трудовые затраты — 14 руб. 66 копеек. В результате арендатор десятины под озимое имел убыток в размере 7 руб. 85 копеек77.
В Кирсановском уезде Тамбовской губернии ситуация была еще более удручающая. Там средняя арендная цена за посевную десятину была равна 15 руб. 52 коп., а ее средняя валовая доходность — 13 руб. 37 копеек. В результате даже возникал дефицит в размере 2 руб. 15 копеек78.
В связи с этим некоторые современники главной причиной оскудения крестьянских хозяйств в Центральном Черноземье считали даже не выкупные платежи или тягости земских и мирских сборов, а высокую наемную плату за землю, недостающую для образования обеспечивающего хозяйство участка. Особенно это касалось дворов с одним и двумя душевыми наделами, у которых выкупные платежи были меньше, но зато наемная плата за землю — значительно больше.
Если двор с тремя душевыми наделами платил только 15 руб. выкупных платежей, то с двумя наделами — 10 руб. выкупных платежей и 24 руб. за аренду земли, с одним наделом — 5 руб. выкупных платежей и 48 руб. за аренду. Дальше происходило следующее: плата за аренду всегда взыскивалась строго и «безнедоимочно».
«Крестьянин, не имеющий этих денег, — писал П.П. Семёнов, — берет их на перехват у своего односельца, обмолачивает вырученную им жатву и продает наскоро даже необходимый ему впоследствии пищевой хлеб (рожь) по 40—50 коп. за пуд, с тем, чтобы купить его впоследствии, то есть весною, на деньги, добытые зимним заработком, копеек по 80—90 за пуд. Такая заемная операция обходится ему в полгода процентов в 80—100. Но если зимний заработок оказался недостаточным, то для покупки пищевого хлеба или уплаты какой-либо недоимки в начале лета крестьянину приходится продавать на корню уже выколосившуюся жатву, рублей по 10—12 за десятину, теряя на полученной им этим путем вперед сумме (как доказал мне произведенный мною опыт) до 250%»79.
В связи с этим закономерен вопрос о том, зачем крестьяне шли на арендование земли на столь тяжелых условиях? Помимо мотивации, связанной с нехваткой земли, они руководствовались и соображениями семейного плана. Вернее сказать, эти факторы были тесно переплетены. Рост отхожих промыслов приводил к семейным ссорам и, в конце концов, к семейным разделам, которые резко понижали эффективность разделенных хозяйств. Отсюда — возникновение двух причин арендования: одни крестьяне снимали землю, чтобы привязать своих сыновей к земле и не допустить их отхода, а, следовательно, будущего раздела хозяйства, а другим уже после разделов ничего не оставалось делать, кроме, как снимать дополнительную землю для прокормления семьи80.
Крестьяне засевают поле. 1900-е.Малоземелье, низкая обеспеченность скотом, высокие цены на землю в купе с налоговой нагрузкой породили относительно низкую доходность крестьянского хозяйства, которая не покрывала его расходный бюджет.
Наблюдатели того времени фиксировали разнообразные базовые причины низкой доходности: малоземелье, крайняя удаленность полевых угодий, чересполосица81, истощенная почва, отсутствие достаточного количества удобрений, плохие орудия обработки, бессильный рабочий скот, выродившиеся семена, однообразие и нерациональность культур, несвоевременные обработка, сев и уборка, трехпольное зерновое хозяйство, обращение сенокосов и выгонов в пахотные угодья, недостаток оборотного капитала, косность крестьянского населения, запутанность и недоработанность правовых отношений в деревне82.
В 1909 г. при биологической норме выживаемости в 15—19 пуд. основных хлебов на человека почти половина российского крестьянства, именно в центре страны, не могла не то, что вести успешное капиталистическое хозяйство, но и вообще нормально существовать83. И это было неизбежно, если учесть, что, по данным еще середины 70-х гг. XIX в., из суммы всех сборов в 208 млн руб. (повинности с земель — 23 330,0 тыс. руб., платежи крестьян за земли — 94 681,111 тыс. руб., повинности, взимаемые подушно, — 90 000,0 тыс. руб.) только 13 млн руб. приходилось на земли частных владельцев84. Например, в 1902 г. на 1 десятину крестьянской земли в Горбатовском уезде Нижегородской губернии приходилось 33,4 коп. налогов, тогда как на 1 десятину дворянской земли — 12,6 коп., а казенной — 9 копеек85.
В 1901 г. в Ветлужском уезде Костромской губернии крестьяне уплачивали все земельные платежи с десятины в размере 1 руб. 2 коп., а землевладельцы — 8—10 копеек. Даже после вычитания 50 коп. выкупных платежей крестьяне платили больше, чем частные владельцы, в 5—6 раз. Причины такого положения, по мнению Ветлужского уездного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности, состояли в следующем:
1) действовала устаревшая несовершенная оценка земель 1879 г., при которой десятина покоса оценивалась в 24 руб., а усадебная земля, которая обычно не приносила никакого дохода, — в 23 руб., пахотная земля — в 8 руб., а лес, принадлежавший почти исключительно казне и частным владельцам и приносивший большой доход, — только 4 руб.;
2) несмотря на то, что волость обслуживала интересы не только крестьян, но и других сословий, к расходам на нее привлекались исключительно крестьяне;
3) выкупные платежи изначально были вычислены по высшей несправедливой норме — годовой оброк (в Ветлужском уезде — 9 руб. за высший надел) капитализировался из 6%.
В результате ежегодные переплаты казне по Костромской губернии составили 546 201 руб., то есть на 41,3% больше банковской оценки. А всего По всей России только за первые 20 лет казна получила более 40 млн руб. чистого барыша86.
В Оренбургской губернии в 1901 г. на одну крестьянскую десятину (если крестьянин вносил выкупные платежи) приходилось 45,49 руб. казенных и земских сборов, башкирскую — 3,25 руб., казацкую — 0,62 рубля. На одну мужскую душу насчитывалось всех платежей и повинностей: у крестьян — 4,25 руб. при среднем количестве надельной земли в размере 5,3 дес.; у башкир — 2,67 руб. при 25,5 дес.; у казаков — 2,23 руб. при 25,9 десятин87.
В список разнообразных сборов входили: выкупные платежи (оброчная подать), государственный земский сбор, местные земские сборы, подушная подать, мирские сборы, сборы рекрутские, на обеспечение народного продовольствия и др. Даже официальная комиссия признавала, что «общая сумма всех сборов и платежей, падающих на крестьян в немногих местностях может покрываться доходами с земельного надела, без посторонних заработков, и в некоторых местностях, даже в черноземной полосе, сумма всех платежей превышает доходность земли в 5 раз, т.е. почти целиком ложится на заработок»88.
В целом, в 1870-х гг. средний доход крестьян с десятины в европейской части России составлял 163 коп., а все платежи и налоги с этой десятины — 164,1 коп., что заставляло крестьян искать другие источники доходов89.
В конце XIX — начале XX в. земско-статистические исследования доходности крестьянской надельной земли по 27 губерниям показали, что чистая доходность десятины надельной земли составляла в среднем 377 коп., колеблясь по губерниям от 177 коп. до 598 копеек. Окладные платежи и повинности в среднем равнялись 139 коп. с десятины (36,8% чистой доходности). По отдельным губерниям платежи составляли от 11% до 76% чистой доходности. В среднем по 50 губерниям совокупность казенных, мирских и страховых сборов на одну десятину достигала 149 коп. в 1891—1895 гг. и 161 коп. в 1896—1900 годах90.
Что касается местных примеров доходности крестьянского хозяйства в натуральных и денежных величинах, то в Темниковском уезде Тамбовской губернии сбор крестьянского хлеба колебался от 11,5 пуд. ржи на наличную душу в урожайный 1900 г. до 4,6 пудов в неурожайный 1901 г. при среднем сборе в 10 пудов. Исходя из того, что средней минимально необходимой нормой было 14 пуд., возникал дефицит зерна, который надо было докупать. И это притом, что на каждый двор в среднем ложилась денежная налоговая повинность в размере 10 руб., которая покрывалась только подсобными промыслами и занятиями91.
Молотьба в поле имения князя Ю. Кенига. 1910-е.В Минском уезде в 1900 г. на продовольствие крестьян, прокорм скота, хозяйственные расходы и уплату повинностей в среднем на одну душу приходилось 25,5 пуд. всех хлебов, а также картофеля при продовольственной норме в 13—19 пудов. Прямая налоговая нагрузка на каждую десятину надельной земли вместе с требами, но без учета дорожной и полицейской повинности, в среднем составляла 2 руб. 28 копеек92.
В 1901 г. в Корочанском уезде Курской губернии на 1 десятину надельной земли только прямых и косвенных казенных налогов приходилось 5 руб. 50 коп. при средней доходности десятины в 11 рублей.
Комментируя такие катастрофические результаты хозяйственной деятельности, помещик М.С. Балабанов указывал:
«Надо просто удивляться, как мог наш крестьянин выносить подобные налоги (в среднем до 50 руб. на двор...), не обладая достаточным количеством земли, совершенно не зная рациональной техники земледелия, не зная даже простой грамотности, почти не обучаясь никаким ремеслам и не занимаясь никакими кустарными промыслами, которые позволяли бы ему с большой пользой утилизировать продолжительный зимний досуг...»93
В Ветлужском уезде Костромской губернии в 1901 г. каждый крестьянский двор за год в среднем уплачивал прямых и косвенных налогов 27 руб. 41 коп., то есть 35% оценки личного труда крестьянина. При этом акциз на вино составлял 14 руб. 69 коп., выкупные платежи — 6 руб. 55 коп., земский сбор — 3 руб. 5 коп., мирской сбор — 3 руб. 3 коп., государственный поземельный налог — 9 копеек94.
В Нижегородской губернии весь валовой доход среднего крестьянского двора от полеводства и скотоводства за вычетом продуктов, идущих на обсеменение полей, прокорм скота и аренды земли равнялся в переводе на деньги 99 руб. в год. На содержание семьи в год нужно было потратить 158 руб. 88 копеек. К этому следует прибавить сумму налогов и недоимки по ним, которые составляли около 64 руб. на двор. В итоге видно, что «крестьянский надел в Нижегородской губернии, даже при дополнении его арендой, не обеспечивает крестьянскую семью»95. Это приводило к огромному дефициту крестьянского бюджета, покрыть который без посторонних заработков было невозможно. В Горбатовском уезде этой губернии средняя доходность надельных земель составляла 3 руб. 61 коп. на 1 десятину, или 13 руб. 12 коп. на все угодья, а налоговая нагрузка на двор — 4,6—5,0 руб. прямых налогов и 10—11 руб. всех налогов96. В Нижегородском уезде чистая доходность надельной земли средней крестьянской семьи (6,25 дес.) была равна 16 руб. 85 копейкам. Окладные сборы составляли 19 руб. 18 коп. на двор, недоимки — 6 руб. 61 коп., расходы на продовольствие — 57 рублей. Следовательно, у двора не хватало 65 рублей97. Дефицит в крестьянском бюджете в Семеновском уезде Нижегородской губернии был еще больше — 125 рублей98.
В Московской губернии крестьянская семья со среднего надела в 9 дес. получала 45 руб. чистого дохода. На уплату прямых налогов у нее уходило 22 руб. 50 коп., а всех налогов, считая и косвенные, — около 70 рублей99. Таким образом и здесь «крестьянские надельные земли обременены платежами значительно выше той меры, которая может быть допущена без ущерба для успешности сельскохозяйственного производства»100.
Наиболее тяжелая ситуация сложилась в хозяйствах крестьян Средне-Земледельческого и Восточного районов. Именно здесь в 1890-х гг. начался стремительный рост недоимок по окладным сборам: в Средне-Земледельческом (Центрально-Черноземном) в 1891—1895 гг. он составил 122% к окладу, в 1896 г. — 127, в 1897 г. — 161, в 1898 г. — 177%; в Восточном в 1891—1895 гг. — 236% к окладу, в 1896 г. — 201, в 1897 г. — 190, в 1898 г. — 232%. Во всех других районах недоимки составляли от 7 до 86% к окладу101. Кроме того, государственных расходов на 1 жителя в этих регионах меньше всего приходилось: в Средне-Земледельческом районе — 40 коп., а в Восточном — 49 копеек. При этом государственные доходы с губерний Средне-Земледельческого района превышали государственные расходы на эти территории в 2,5 раза, уступая по нагрузке только Прибалтийскому району (в 2,6 раза)102.
Реализацию данной тенденции проследим на примере Орловского уезда. По данным экономической комиссии местного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности, в 1901 г. чистый доход крестьян Орловского уезда со своих земель был равен 1 258 512 рублям. При этом по ведомостям Казенной палаты следовало заплатить налоги и другие платежи в размере 415 017 руб. или 33% от чистого дохода. Из них: государственный поземельный налог — 10 703 руб., выкупные платежи — 237 676 руб., земский сбор — 56 589, волостные сборы — 37 998, сельские сборы — 58 634, страховые платежи — 13 417 рублей.
Вместе со всеми косвенными налогами налоговая нагрузка на крестьян составляла почти 70% от чистой доходности их земли103.
Самой тяжелой нагрузкой были выкупные платежи крестьян, так как, с одной стороны, они изначально не соответствовали стоимости земли, а с другой стороны, возрастали за счет уплаты процентов на ссуду государству104. В начале 1870-х гг. платежи крестьян за землю составляли 94 млн 681 тыс. 111 руб. (49% всех сборов с крестьян)105.
В 1902 г. выкупные платежи составили 90 млн руб. — более трети тех денег, которые крестьяне получали от экспорта хлеба.
«За 25 лет, протекших со времени освобождения, — писал М.М. Ковалевский, — русский крестьянин уплатил в виде податей в несколько раз больше того дохода, который давал ему его надел»106.
В 1894 г. крестьянские платежи составляли 55,1%, а в 1904 г. — 41,2% всех поступлений в Департамент окладных сборов107. В Суджанском уезде Курской губернии все податное обложение крестьянского хозяйства составляло от 27,4 до 43,1% от доходности с десятины, причем на долю выкупных платежей приходилось от 16,3 до 25,7%108. В Московской губернии доля выкупных платежей составляла около 60% от всех прямых налогов на крестьянство. Это — в среднем, но были уезды с гораздо более высокими показателями. Например, в Серпуховском уезде на долю выкупных платежей приходилось 73% от всех прямых налогов.
При этом надо учитывать, что тяжесть этой выплаты усиливалась несправедливым и неравномерным, вследствие различия в сроках выхода на выкуп, обложением. Для одних общин выкуп земли уже закончился, а для других начался лишь 20 лет назад, приводя к большой переплате последних109.
Крестьяне во время жатвы, Гродненская губерния. Фото конца XIX века. Из фототеки Белорусской советской энциклопедии.Сильный удар по благополучию крестьян наносила вынужденная товарность их хозяйств, когда для уплаты податей крестьянин осенью продавал свой хлеб кулаку и скупщику по дешевой цене, а зимой и весной обратно покупал его, но уже гораздо дороже. В результате, на этой залоговой операции крестьяне теряли около 20% средств. Например, в 1885 г. потери составили от 90 до 135 млн рублей110. Конкретный механизм данной операции раскрыл минский уездный предводитель дворянства Н.Г. Матвеев:
«Большинство крестьян продают осенью и зимою требующийся на обсеменение хлеб по низким ценам, вырученные деньги расходуют на повинности, а весною сами покупают, платя несравненно дороже; затем обращаются к ссудам хлеба из запасных магазинов и к займам из мирских запасных капиталов, а когда хозяйство обременено этими ссудами, то к частным займам за высокие проценты. Норма последних зависит от того, насколько состоятелен крестьянин: чем беднее, тем % выше. Объясняется это тем, что заимодавец, в виду воспрещения законом продажи, при известном экономическом состоянии крестьянского хозяйства, имущества должника, рискует своим капиталом и за этот риск берет лихвенный %»111.
Анализируя сложившуюся ситуацию, Особое совещание предположило:
«очевидно, что постоянный рост недоимок, на который не действовали ни лучшие урожаи, ни двукратное понижение окладов, нельзя объяснить временными причинами; очевидно, что самый хозяйственный организм постепенно истощался и оказался не в силах противодействовать бедствию 1891 — 1892 годов».
«Исходя из этого положения, Совещание обратилось к исследованию изменений, которые могли произойти в главной основе всего экономического строя жизни крестьянского населения этой местности — в размере землепользования и в главнейших результатах земледелия»112.
Итак, если в среднем на каждого едока по 50 губерниям Европейской России в 1891 — 1895 гг. было высеяно 65% от уровня 1861 — 1865 гг., то в Средне-Земледельческом районе — 56%. Если в среднем на каждого едока по 50 губерниям Европейской России в 1891— 1895 гг. было собрано 88% от уровня 1861 — 1865 гг., то в Средне-Земледельческом районе — 63%.
«Эта убыль в продуктах питания, — читаем мы в Трудах Особого совещания, — не пополнена избытком потребления мяса, овощей и т.п., а составляет действительную убыль, которая была разложена между населением в виде сокращенного питания и между хозяйственным скотом частью тоже ухудшением его корма (замена хлебного корма соломой), частью же просто распродажей скота».
Данные военно-конских переписей показывают, что с 1888—1891 гг. по 1893 г. убыль лошадей в Средне-Земледельческом районе составила 931,1 тыс. голов, в Восточном районе — 462,3 тыс., тогда как в Прибалтийском и Северо-Западном — всего по 700 голов, Юго-Западном — 70 тыс., Малороссийском — 56,6 тыс. голов113.
Сложившуюся ситуацию можно проиллюстрировать на примере Сурожского уезда Черниговской губернии. Валовой сбор ржи составлял здесь 1 916 000 пуд., а за вычетом на посев — 1 580 000 пудов. Потребности населения уезда были равны 1 810 000 пудов. В итоге недочет — 230 000 пуд., а с расходом на винокурение — 480 000 пудов. И это без учета налогов и затрат на корм скоту114.
В Ветлужском уезде Костромской губернии в 1900 г. при самом хорошем за 10 лет урожае население земледельческого района уезда (бывшие государственные крестьяне) получило после всех расходов только 94 679 руб., то есть по 2 руб. чистого дохода на наличную душу, а в районе с лесными промыслами у бывших помещичьих крестьян возник дефицит в размере 288 860 руб. 20 коп. на продовольствие и 163 830 руб. 31 коп. на уплату повинностей, а всего — 452 690 руб. 51 коп., или около 6 руб. на наличную душу 115.
Таким образом, как писал один корреспондент,
«нужда заставляет нашего крестьянина заподряжаться...»116
«Поставленный такой жалкой обстановкой в самое крайнее положение, — указывал еще Н. Флеровский, — работник решается на последнее средство, он бросает свой дом и свою семью и идет за тысячи верст отыскивать средства уплатить свои подати и оброки»117.
То есть
«работник пускается в промышленную арену не с тем, чтобы приобрести выгоды, в угнетенном жалком своем положении, он и мысли об этом возыметь не может»118.
На наш взгляд, этот процесс давления нужды на мотивацию перехода крестьянства к промысловой деятельности преломлялся через его социальное расслоение. То есть нужда одновременно дифференцировала крестьян и гнала их на заработки. Это подтверждается тем фактом, что процент промысловых крестьянских хозяйств падает пропорционально их лошадности. Так, в Камышинском уезде Саратовской губернии среди хозяйств без рабочего скота насчитывалось 90,9% промысловых хозяйств, с 1 головой рабочего скота — 70,8%, с 2 головами — 61,5%, с 3 головами — 55%, с 4 головами — 58,6%, с 5 и более головами — 46,7%. В трех уездах Нижегородской губернии безлошадные давали 54,5% дворов с отхожими заработками, а все остальные — по 21—23%119.
Однако зависимость отхода от материальной необеспеченности крестьян не была однозначной. В промышленно неразвитых районах, в бедных хозяйствах с одним работником у них часто не было физической возможностей убыть в отход без трагических последствий для семьи120. Семья считалась обеспеченной, если было «кому идти на сторону»121. И как указывал в своем докладе П.Д. Хорьков,
«в конце концов безлошадник становится совершенным бобылем, настолько бедным, что не имеет возможности работать в холодную зимнюю пору, за неимением одежды»122.
И.О. Костин также писал, что в Макарьевском уезде Костромской губернии на заработки работники уходили только «при остающемся в доме отце».
«Обыкновенным последствием [семейного] раздела, — отмечал корреспондент этнографического бюро А. Мирец-Имшенецкий, — является обеднение всех или некоторых членов семейства, вследствие того, что одному с женой и малыми детьми, за которыми часто еще нужен присмотр, трудно бывает справляться с домашними работами. Об отходе же на сторону, являющемся одним из главных средств к благосостоянию, не может быть и речи»123.
Авторы записки Московского губернского комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности зафиксировали интересную зависимость отхода крестьян от их обеспеченности землей:
«Отведенный на долю 3-х лиц надел в 9 дес. дает возможность использовать на нем силу только одного лица мужского пола и в то же время не позволяет прокормиться на нем тому составу семьи, для которого предназначен. А в таком случае и этим семьям необходимо, чтобы кто-либо из членов семьи имел сторонние заработки в течение всего года»124.
При двухдушевом наделе, если семья не бросала обработку земли, она попадала в ловушку: не могла кормиться с такого надела и не могла отпустить кого-либо на сторонние заработки, ибо тогда было бы некого оставлять при земле125. Отсюда следует, что нуждающиеся крестьяне уходили на заработки не всегда, а только при сочетании определенных обстоятельств: при бедности, избытке рабочих рук и возможности покинуть свое домохозяйство.
Итак, в крестьянской экономике России конца XIX — начала XX в. возник крайне сложный и противоречивый комплекс факторов аграрного производства, низкий уровень развития которых препятствовал становлению эффективного сельского хозяйства и, одновременно с этим, приводил к возникновению депрессивной модели экономических отношений в русской деревне. Итоги хозяйствования большинства крестьян в целом сводились к их материальной необеспеченности, то есть к ситуации, при которой расходная часть крестьянских бюджетов намного превышала доходы земледельцев от ведения хозяйства на надельной и арендованной земле. Все это приводило к таким маргинальным по отношению традиционной крестьянской экономике явлениям, как вынужденная товарность и промысловая деятельность крестьян, прежде всего в виде отходничества.
Примечания
1. ПЕШЕХОНОВ А.В. Крестьяне и рабочие в их взаимных отношениях. СПб. 1906; ЛЕНИН В.И. Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности. М. 1952, с. 126—206; СКВОРЦОВ П. Итоги крестьянского хозяйства на южном трехпольном черноземе. — Юридический вестник. 1891, т. VIII, кн. 1—2, с. 157—186.; МАСЛОВ П.П. Аграрный вопрос в России. СПб. 1905—1908; МАСЛОВ С.Л. Крестьянское хозяйство: Очерки экономики мелкого земледелия. М. 1915; ФИНН-ЕНОТАЕВСКИЙ А.Ю. Современное хозяйство России (1890—1910 гг.). СПб. 1911, с. 109—131, 420—471; КАУФМАН А.А. Переселения и колонизация. СПб. 1905; КОВАЛЕВСКИЙ М.М. Экономический строй России. СПб. 1899, с. 46—85; КАБЛУКОВ Н.А. Лекции по экономии сельского хозяйства. М. 1897, с. 163—190.
2. КОВАЛЬЧЕНКО И.Д., СЕЛУНСКАЯ Н.Б., ЛИТВАКОВ Б.М. Социально-экономический строй помещичьего хозяйства Европейской России в эпоху капитализма. Источники и методы изучения. М. 1982; АНФИМОВ А.М. Неоконченные споры. — Вопросы истории. 1997, № 9, с. 82—93; РЫНДЗЮНСКИЙ П.Г. Пореформенное помещичье хозяйство и капитализм (К проблеме взаимоотношения укладов в капиталистической России). В кн.: Вопросы истории капиталистической России. Проблема многоукладное™. Свердловск. 1972, с. 69.
3. GERSHENKRON А. Agrarian Policies and Industrialization: Russia, 1861—1917. In: The Cambridge Economic History of Europe. L.-N.Y. 1965, V. 6, рt. 2.
4. GREGORY P.R. Some Empirical Comments on the Theory of Relative Backwardness: The Russian Case. - Economic Development and Cultural Change. 1975 v.22 №4, p.654, 662-663, EJUSD. Russian National Income, 1885-1913. Cambridge, 1982, p.78, 175-177, 192-194; ГРЕГОРИ П. Экономический рост Российской империи (конец XIX — начало XX в.): Новые подсчеты и оценки. М. 2003, с. 13—57.
5. GOLDSMITH R. The Economic Growth of Tsarist Russia, 1860—1913. — Economic Development and Cultural Change. 1961, April, vol. 9, №3, р. 441—475.
6. SIMMS J. The Crisis in Russian Agriculture at the End of Nineteenth Centure: A Different View. - Slavic Review. 1977, vol. 36, p. 377-398.
7. WHEATCROFT ST. Crisis and the Conditions of the Peasantry in Late Imperial Russia. In: Peasant Economy, Culture and Politics of European Russia: 1800-1921, Princeton 1991, p. 128.
8. WHEATCROFT ST. Op. cit.; ГРЕГОРИ П. Ук. соч., с. 34.
9. SIMMS J. Op. cit.;
10. PLAGGENBORG S. Tax Policy and the Question of Peasant Poverty in Tsarist Russia 1881-1905. - Cahiers du Monde Russe. 1995, vol. 36, p. 53—69.
11. ХОК С.Л. Мальтус: рост населения и уровень жизни в России, 1861—1914 гг. — Отечественная история. 1996, № 2, с. 35.
12. SMITH R., CHRISTIAN D. Bread and Salt. A Social and Economic History of Food and Drink in Russia. Cambridge. 1985, р. 287.
13. МИРОНОВ Б.Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII — начало XX века. М. 2010, с.621—628; ДАВЫДОВ М.А. Очерки аграрной истории России в конце XIX — начале XX в. М. 2003, с. 197—209; КАРПАЧЁВ М.Д. Воронежская деревня в начале XX в.: социальный облик в условиях перестройки аграрных отношений — Вопросы истории. 2016, №7, с. 3—27.
14. SHANIN T. Russia as a "Developing Society". London. 1985; ШАНИН Т. Революция как момент истины. Россия 1905—1907 гг. — 1917—1922 гг. М. 1997; ОСТРОВСКИЙ А.В. Зерновое производство Европейской России в конце XIX — начале XX в. СПб. 2013; ЕГО ЖЕ. Животноводство Европейской России в конце XIX — начале XX в. СПб. 2014.
15. ЧАСЛАВСКИЙ В.И. Земледельческие отхожие промыслы в связи с переселением крестьян. СПб. 1875, с. 15; МЕЕРКОВ А.Н. К вопросу об отхожих промыслах, переселенческом и богомольческом движении в Воронежской губернии за 1911 год. — Отхожие промыслы, переселенческое и богомольческое движение в Воронежской губернии в 1911 году. Воронеж. 1914, с. 23; Записка членов Кирсановского Комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности С.И. Ерофеева и З.Ф. Журавлёва по п.п. А и П. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Т. XLI. Тамбовская губерния. СПб. 1903, с. 194; Записка М.М. Устинова о малоземелье, как одном из факторов обеднения крестьян — Там же, с. 374—378; Доклад А.Д. Брюхатова об основных причинах, тормозящих рост и развитие крестьянской сельскохозяйственной политики. — Там же, с. 461; Свод мнений уездных комитетов — Там же, т. XIX. Курская губерния, с. 44—45; Записка податного инспектора Р.П. Прокофьева об улучшении сельского хозяйства в связи с вопросом «о золотой валюте». — Там же, с. 146; Записка крестьянина села Денисьева-Знаменского И.Г. Крюкова о причинах упадка сельскохозяйственной кустарной промышленности. — Там же, т. XXIII. Московская губерния, с. 306.
16. СВИДЕРСКИЙ Ф.И. Народные скитания. — Земские сборник Черниговской губернии. 1890, № 2, с. 36—37; АЛЕКСАНДРОВ Н.М. Отхожие промыслы крестьян Верхнего Поволжья в конце XIX — начале XX века. Ярославль. 2007, с. 15.
17. Материалы высочайше учрежденной 16 ноября 1901 г. комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 г. по 1900 г. благосостояния сельского населения среднеземледельческих губерний, сравнительно с другими местностями Европейской России. СПб. 1903, ч. III, с. 212. Исчисления на основании данных А.В. Островского показали, что прирост рабочего скота с 1888 по 1912 г. составил всего 6,48%. ОСТРОВСКИЙ А.В. Животноводство, с. 140.
18. Материалы высочайше учрежденной..., ч. III, с. 267.
19. Там же.
20. Там же, с. 268.
21. Там же, с. 164—165.
22. РЫНДЗЮНСКИЙ П.Г. Утверждение капитализма в России. М. 1978, с. 92.
23. Доклад комиссии о нуждах сельскохозяйственной промышленности. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XLI, с. 397.
24. Доклад Ветлужского уездного комитета в Костромской губернский комитет. — Там же, т. XVII. Костромская губерния, с. 255.
25. ОСТРОВСКИЙ А.В. Животноводство, с. 56.
26. Доклад комиссии по экономическим вопросам. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXIII, с. 390.
27. ОСТРОВСКИЙ А.В. Животноводство, с. 144, 149—150.
28. Население Европейской России с 1863 г. по 1891 г. возросло с 61,176 млн до 86,2 млн чел., то есть на 25,024 млн или 40,9%; с 1891 г. по 1915 г. — с 86,2 млн до 130,7 млн чел., то есть на 44,5 млн или 51,6%, а с 1863 г. по 1915 г. — на 69,563 млн чел. или 113,7%. РАШИН А.Г. Население России за сто лет. 1811—1913 гг. Статистические очерки. М. 1956, с. 28—29; ОСТРОВСКИЙ А.В. Зерновое производство, с. 53-54.
29. ОСТРОВСКИЙ А.В. Зерновое производство, с. 70.
30. Доклад уездной управы. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXIV. Нижегородская губерния, с. 429.
31. Краткий обзор сельскохозяйственной промышленности в Оренбургской губернии. — Там же, т. XXVII. Оренбургская губерния, с. 114.
32. ОСТРОВСКИЙ А.В. Зерновое производство, с. 102—104; ЕГО ЖЕ. Животноводство, с. 47—51.
33. ЕГО ЖЕ. Животноводство, с. 84—86.
34. ЕГО ЖЕ. Зерновое производство, с. 105.
35. Доклад уездной управы, с. 428.
36. Доклад комиссии по экономическим вопросам, с. 390.
37. ЛОХТИН П. Состояние сельского хозяйства в России сравнительно с другими странами. Итоги к XX веку. СПб. 1901, с. 159.
38. ГРЕГОРИ П. Ук. соч., с. 247-248; WHEATCROFT ST. Crisis and the Conditions of the Peasantry in Late Imperial Russia - Kingstone In: Peasant Economy, Culture and Politics of European Russia: 1800-1921, Princeton 1991, p. 128, 147—153.
39. ЗЕНКЕВИЧ И. О различных системах хозяйства. По поводу бесед в Императорском Московском Обществе Сельского Хозяйства. — Труды императорского Вольного экономического общества. 1866, т. IV, с. 112.
40. Краткий перечень причин упадка крестьянского хозяйства и главнейших мер улучшения его. Записка управляющего государственными имуществами Минской губернии И.Г. Базилевича. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXI. Минская губерния, с. 21.
41. КАЩЕНКО С.Г. Отмена крепостного права в столичной губернии: Из истории государственных реформ в России 2-ой половины XIX века. СПб. 2002, с. 268—269.
42. Доклад Ветлужского уездного комитета, с. 253.
43. ЛЯЩЕНКО П.И. История народного хозяйства СССР. Т. II. М. 1948, с. 479—480.
44. ЧАСЛАВСКИЙ В.И. Ук. соч., с. 5 - 8 ; ОСТРОВСКИЙ А.В. Зерновое производство, с. 61—105.
45. МИЛЮТИН В.П. Рабочий вопрос в сельском хозяйстве России. Пг. 1917, с. 34—37.
46. ОСТРОВСКИЙ А.В. О региональных особенностях аграрного перенаселения капиталистической России. — Проблемы исторической географии России. Материалы второй Всесоюзной конференции по исторической географии России. Москва, 25—26 ноября 1980 г. М. 1982, выпуск II. Формирование экономических районов России, с. 183.
47. Обзор Тульской губернии за 1901 год. Тула. 1902, с. 11.
48. Обзор Нижегородской губернии за 1901 год. Нижний Новгород. 1902, с. 7.
49. Записка 19 членов губернского комитета — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXIII, с. 45.
50. МЕЕРКОВ А.Н. Ук. соч., с. 21.
51. ФЛЁРОВ Н. Земледельческие рабочие в России. М. 1906, с. 10.
52. НЕЙМИТЦ М. Отчет о деятельности Никитовского ночлежно-продовольственного пункта в 1912 г. — Врачебно-Санитарная Хроника Екатеринославской губернии. Екатеринослав: Екатеринославская губернская земская управа. — Санитарное отделение. 1913, № 9—10, с. 947—952.
53. Материалы высочайше учрежденной..., ч. III, с. 174—175.
54. Доклад уполномоченного министерства земледелия П.Н. Соковнина. Мера действительной помощи малоземельным крестьянам и средство к образованию правильно организованных мелких хозяйств. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XIX, с. 183—184.
55. АНФИМОВ А.М. Крупное помещичье хозяйство Европейской России: (конец XIX - начало XX в.). М. 1969, с. 24.
56. КОВАЛЬЧЕНКО И.Д. Аграрный стрбй России второй половины XIX — начала XX в. М. 2004, с. 145.
57. МИРОНОВ Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). Т. 1. СПб. 1999, с. 409.
58. Записка крестьян села Сотницкого о малоземелье и тяжелых условиях аренды. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XIX, с. 716.
59. КОВАЛЬЧЕНКО И.Д. Ук. соч., с. 404.
60. Доклад курского губернского агронома В.Г. Франковского о крестьянской аренде в Курском уезде. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XIX, с. 367—368.
61. Там же, с. 367.
62. С—КИЙ П. Упадок крестьянского хозяйства в общинном землевладении. — Северный вестник. 1886, май, с. 49—52.
63. ЧАСЛАВСКИЙ В.И. Ук. соч., с. 14.
64. Свод заключений Оренбургского губернского комитета, составленный на основании протоколов его заседаний. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXVII. Оренбургская губерния, с. 84—85.
65. Доклад крестьянской комиссии об арендах — Там же, т. XIX, с. 532—533.
66. КОВАЛЬЧЕНКО И.Д. Ук. соч., с. 470.
67. Доклад податного инспектора П.П. Пустовитова о положении крестьянского хозяйства в связи с лежащими на них платежами. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XIX, с. 619—620.
68. КЛИНГЕН И. Описание Волчанского уезда Харьковской губернии в сельскохозяйственно-статистическом отношении. Харьков. 1882, с. 165.
69. С -К И Й П. Ук. соч., с. 53.
70. СКВОРЦОВ П. Ук. соч., с. 169.
71. КЛИНГЕН И. Агрономическая помощь удельным арендаторам. — Сельскохозяйственный сборник Удельного ведомства. СПб. 1905, вып. 1, с. 78.
72. СКВОРЦОВ П. Ук. соч., с. 175.
73. Там же, с. 176.
74. Материалы высочайше учрежденной..., ч. III, с. 175—194.
75. Там же, с. 272—273.
76. С -К И Й П. Ук. соч., с. 54.
77. Доклад курского губернского агронома В.Г. Франковского, с. 368—369.
78. Записка М.М. Устинова, с. 375.
79. Записка члена Высочайше учрежденного Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности П.П. Семёнова о мелком кредите. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XLI, с. 451-452.
80. Записка кн. Н.С. Волконского о нуждах сельскохозяйственной промышленности и мерах к удовлетворению их. — Там же, т. XLI, с. 243; Доклад С.А. Салова об урегулировании цен на хлеб. — Там же, т. XIV, с. 20; Доклад управляющего имением Щорсы Э.М. Кондрацкого по пункту Е. — Там же, т. XXI, с. 281; Записка В.Р. Лопотта. — Там же, с. 68.
81. Например, в Курской губернии только 54,1% общин имели всю надельную землю на расстоянии не более 3 верст от усадьбы и не испытывали в этом отношении хозяйственных неудобств. Земельные угодья 52,4% общин находились в состоянии межобщинной чересполосицы. См.: Доклад уполномоченного министерства земледелия П.Н. Соковнина, с. 191, 205. Широко была распространена и внутри-общинная чересполосица, причем как в передельных, так и в подборных общинах. Например, у четвертного крестьянина Курской губернии И.П. Волкова 33 десятины земли состояли из 171 куска. См.: Там же, с. 212; Доклад крестьянской комиссии о формах крестьянского землевладения. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XIX, с. 530; Доклад податного инспектора П.П. Пустовитова. — Там же, с. 609; Докладная записка крестьянина Т. Гридина о нуждах крестьян. — Там же, с. 714; Докладная записка крестьянина А.Ф. Сушкова о раздробленности земельных участков. — Там же, с. 715; Доклад земского статистика В. Троицкого об экономическом положении крестьянского населения Горбатовского уезда. — Там же, т. XXIV, с. 301; Записка 19 членов губернского комитета. — Там же, с. 31; Журнал заседания комиссии по правовым вопросам 22 ноября 1902 г. — Там же, с. 411.
82. Краткий перечень причин упадка крестьянского хозяйства. — Там же, с. 21; Доклад Минского уездного предводителя дворянства о нуждах крестьянского сельского хозяйства Н.Г. Матвеева о нуждах крестьянского сельского хозяйства. — Там же, с. 226; Доклад А.А. Скирмунта 2-го по вопросу об облегчении способа обмена земельных участков для устранения чересполосицы. — Там же, с. 322—323; Записка податного инспектора Р.П. Прокофьева. — Там же, с. 150, 153; Доклад податного инспектора П.П. Пустовитова. — Там же, с. 616; Доклад И. Кутлубицкого о нуждах сельскохозяйственной промышленности на надельных землях. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXIV, с. 193; Записка Аксиньинского волостного писаря С.П. Матвеева об упадке сельского хозяйства у крестьян Аксиньинской волости. — Там же, т. XXIII, с. 354.
83. ЛЯЩЕНКО П.И. Очерки аграрной эволюции России. Т. 1. Л. 1925, с. 244—246.
84. Доклад Высочайше учрежденной 26 мая 1872 г. комиссии для исследования нынешнего положения сельского хозяйства и сельской производительности России. СПб. 1873, с. 35.
85. Доклад земского статистика В. Троицкого, с. 294—295.
86. Доклад Ветлужского уездного комитета, с. 253, 256—257.
87. Краткий обзор сельскохозяйственной промышленности в Оренбургской губернии — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXVII, с. 125, 127.
88. Доклад Высочайше учрежденной 26 мая 1872 г. комиссии, с. 35—36. См. также: КЛИНГЕН И. Описание Волчанского уезда Харьковской губернии в сельскохозяйственно-статистическом отношении. Харьков. 1882, с. 134—147; СВИДЕРСКИЙ Ф.И. Ук. соч., с. 32—33.
89. РЯЗАНОВ В.Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX—XX вв. СПб. 1998, с. 192-193.
90. Материалы высочайше учрежденной ..., ч. III, с. 208, 244.
91. Доклад комиссии о нуждах сельскохозяйственной промышленности, с. 399, 402.
92. Доклад Минского уездного предводителя дворянства, с. 221—223.
93. Доклад землевладельца М.С. Балабанова о мерах и способах поднятия крестьянского сельскохозяйственного промысла. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XIX, с. 291.
94. Доклад Ветлужского уездного комитета, с. 256.
95. Записка бывшего уполномоченного по сельскохозяйственной части Нижегородской губернии В. Садовень о главнейших нуждах крестьянского хозяйства Нижегородской губернии и мерах к их удовлетворению. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXIV, с. 62—63, 72.
96. Доклад земского статистика В. Троицкого, с. 294—295.
97. Записка А.А. Остафьева о главнейших нуждах сельскохозяйственной промышленности (к журналам комитета 25 октября и 6 ноября 1902 г.) — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXIV, с. 473.
98. Доклад Семёновской уездной земской управы. Итоги крестьянского хозяйства по Семёновскому уезду. — Там же, с. 549.
99. Записка 19 членов, с. 37.
100. Там же, с. 33.
101. Исследование экономического положения Центрально-Черноземных губерний. Труды особого совещания 1899—1901 гг. М. 1901, с. 6.
102. Там же, с. 42.
103. Доклад экономической комиссии Орловского уездного комитета. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XXVIII, с. 720-721.
104. ИВАНОВА Н.А., ЖЕЛТОВА В.П. Сословно-классовая структура России в конце XIX — начале XX века. М. 2004, с. 136.
105. Доклад Высочайше учрежденной 26 мая 1872 г. комиссии, с. 35.
106. КОВАЛЕВСКИЙ М.М. Экономический строй России. СПб. 1899, с. 68.
107. Департамент окладных сборов, 1863 — 15.ГУ.1913. СПб. 1913, диаграмма 11.
108. Доклад податного инспектора П.П. Пустовитова, с. 610.
109. Записка 19 членов, с. 648.
110. ФЛЕРОВСКИЙ Н. (БЕРВИ В.В.) Положение рабочего класса в России. М. 1938, с. 251; ГОЛУБЕВ П.А. Подать и народное хозяйство. — Русская мысль. 1893, кн. VII, с. 20; ТРИРОГОВ В. Община и подать. СПб. 1882, с. 191; Выписка из записки Нижегородской губернской управы в Нижегородский губернский комитет о нуждах сельскохозяйственной промышленности. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, с. 53; Записка бывшего уполномоченного по сельскохозяйственной части Нижегородской губернии В. Садовень, с. 70; Доклад земского статистика В. Троицкого, с. 298.
111. Доклад Минского уездного предводителя дворянства, с. 225.
112. Исследование экономического положения Центрально-Черноземных губерний. Труды особого совещания 1899—1901 гг. М. 1901, с. 8—9.
113. Там же, с. 12, 17.
114. СВИДЕРСКИЙ Ф.И. Ук. соч., с. 32.
115. Доклад Ветлужского уездного комитета, с. 255.
116. НЕРУЧЕВ М.В. Рабочий вопрос в его современном виде. — Записки императорского общества сельского хозяйства южной России. 1877, март, с. 136.
117. ФЛЕРОВСКИЙ Н. (БЕРВИ В.В.) Ук. соч., с. 397.
118. Там же, с. 218.
119. ЛЕНИН В.И. Ук. соч., с. 65, 89.
120. Записка члена Комитета А.А. Филиппова. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XLI, с. 364; Доклад управляющего имением Щорсы. — Там же, с. 281.
121. АЛЕКСАНДРОВ Н.М. Ук. соч., с. 12.
122. Доклад П.Д. Хорькова. — Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, т. XIII, с. 133.
123. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева». Т. 1. СПб. 2004, с. 294, 450.
124. Записка 19 членов, с. 29.
125. Там же, с. 28.
Кстати, все актуальные публикации Клуба КЛИО теперь в WhatsApp и Telegram:
подписывайтесь и будете в курсе.
Поделитесь публикацией!
© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: