Черный передел и современность

Сегодня, 18 июня 1879 года в г. Воронеж открылся съезд членов организации "Земля и Воля". В процессе работы съезда произошел раскол организации и выделилась организация "Черный передел". Бурная история Черного передела включает в себя и издательство одноименного журнала. С двумя передовыми  этого журнала мы и предлагаем ознакомиться сегодня нашим читателям. По-сути  проблемы и требования мало чем отличаются от текущей повестки дня, которую можно увидеть в более сджатом виде в современных социальных сетях. Цикличность истории или постоянство состяния нашей страны? Есть над чем подумать и о чем поспорить. 

В то время, когда, вслед за наступившим после 1848 года затишьем, в Западной Европе снова начало усиливаться рабочее движение, в России стали обнаруживаться революционные тенденции в среде интеллигентной молодежи. Пройдя несколько фазисов и захвативши известную часть рабочего населения, русское интеллигентно-революционное движение остановилось на так называемом народничестве, которое и составляет ныне преобладающее течение в нашем революционном мире. Какое значение может иметь это движение в общей жизни страны? В состоянии ли оно изменить в течение веков установившееся отношение между народом и государством? В каком отношении стоит русское народничество к западноевропейскому социализму? Эти вопросы, представляющие интерес для всякого, кто рассматривает события нашей внутренней жизни не исключительно с точки зрения уголовного кодекса, естественно, должны быть разработаны изданием, посвященным пропаганде революционного народничества в среде нашей интеллигенции и указанию путей и способов его практического осуществления. В предлагаемом ряде следующих статей мы задаемся целью дать на них посильный ответ.

Прежде всего нужно установить сколько-нибудь определенную и точную терминологию. Это тем более необходимо ввиду того, что с народничеством в разных странах и в различные периоды их общественного развития могут быть связаны совершенно различные и даже противоположные друг другу теоретические представления и практические программы.

Название «народно-революционной» может быть отнесено ко всякой партии, ставящей на своем знамени социальную революцию в интересах и согласно с воззрениями и идеалами народной массы. Но, употребленное без всяких оговорок, название это не дает еще никакого представления о характере долженствующего совершиться переворота. Современные ирландские агитаторы были бы народниками-революционерами, если бы, вместо более или менее паллиативных реформ, они указали низшему классу ирландского населения на аграрную революцию, как единственный выход из его бедственного положения. Агитация Гракхов в Риме равно как и делавшиеся во время Цицерона предложения относительно передела земли, были радикально-народническими в полном смысле этого слова, так как они вполне совпадали с интересами беднейшей части римских граждан и их представлениями о справедливой организации поземельного владения. Но как в современной Ирландии, так и в древнем Риме аграрная революция могла бы лишь передать право поземельной собственности в руки всего народа, не внося нового принципа в отношения людей к земле. Она могла бы только раздробить частную поземельную собственность, но не уничтожить ее совсем. В каждой из этих стран аграрная община исчезла уже задолго до названных нами аграрных волнений, и в населении успело изгладиться всякое представление о коллективной поземельной собственности, по крайней мере, на пахотные земли.

Совершенно иное значение приобретают аграрные волнения в странах, где община является преобладающей формой крестьянского землевладения. Экспроприация крупных поземельных собственников необходимо ведет в этом случае не только к более справедливому распределению экспроприированных земель, но и к замене индивидуального владения ими коллективным, т. е. обусловливает торжество высшего принципа имущественных отношений. Такой именно смысл имеют живущие в русском народе ожидания черного передела, которые, даже в тех частях нашего отечества, где существует подворно-наследственное владение землею, нередко связываются с представлением об общинном землевладении и душевой разверстке. Вследствие этого социалист, провозглашающий коллективное владение орудиями и объектами труда, по крайней мере, в той части своей пропаганды, которая касается поземельного владения, становится выразителем и обобщителем народных стремлений и, не отказываясь от своего выработанного наукою миросозерцания, он с полным правом может назвать себя революционером-народником в лучшем значении этого слова.

Сочувствие массы земледельческого населения коллективным формам землевладения, в свою очередь, придает своеобразный вид как постановке социального вопроса, так и практическим задачам социалистической партии в России, сравнительно с ее задачами на Западе.

Чтобы определить и выяснить это различие, нужно обратить внимание на те формы кооперации производителей на Западе, которые служат якобы прообразом организации труда и владения в будущем обществе. Эти формы созданы крупной капиталистической промышленностью. Соединяя в одно организованное целое изолированных производителей ремесленного периода, социализируя труд, она подготовляет почву для социализации владения, которое, со времени разрушения западноевропейской поземельной общины, стало индивидуалистическим даже по отношению к недвижимой собственности. Так как в настоящее время уже не мыслим возврат к ремесленному изолированному производству, то единственно-возможное решение рабочего вопроса заключается в экспроприации капиталистов и организации коллективного владения орудиями труда.

Техника современного производства, начавшись социализацией труда, логически неизбежно ведет к социализации владений, т. е. к практическому осуществлению социалистических учений. Родившись на фабрике, рабочий социализм проникает и в деревню вслед за исчезновением мелкой поземельной собственности и капиталистической организации земледельческих предприятий. При господстве индивидуального владения землею, социализация поземельного владения может явиться лишь как следствие социализации труда в таких предприятиях. Неудивительно поэтому, что социалистическая пропаганда встречает самый радушный прием в местностях, охваченных процессом капиталистического производства; напротив, мелкие собственники-крестьяне относятся к ней очень враждебно и составляют надежную опору реакционных партий. Классическим примером в этом случае может служить земледельческое население современной Франции. Но и там концентрация поземельного владения в руках крупных собственников рано или поздно вытеснит господствующую ныне систему землевладения, и французское крестьянство, силою экономической необходимости, вынуждено будет присоединиться к революционной армии городского пролетариата.

Таким образом, капитализм подготовляет почву социализму и является его необходимым предшественником. Но, как мог уже заметить читатель из вышеизложенного, неизбежность капиталистической продукции, как переходной ступени к социалистической организации будущего общества, признается нами лишь для тех сфер имущественных отношений людей, где индивидуализм являлся до сих пор исключительно господствующим принципом. Еще со времени феодализации поземельной собственности на Западе этот последний вытеснил собою коллективное владение землею; что касается орудий труда, то они по самым свойствам своим требовали единоличного владения, и лишь введение машин крупной промышленностью создало конкретную основу для применения к ним коллективного начала.

Поэтому все сферы общественных отношений в западноевропейском обществе должны были пройти чистилище капиталистической продукции, чтобы реорганизоваться на началах коллективизма. Там же, где эти последние проникают собою, по крайней мере, поземельные отношения массы, их дальнейшее развитие и распространение на движимые орудия труда может совершиться естественным путем, конечно, при благоприятных условиях. Коллективные формы владения даже движимой собственностью не представляют чего-либо нового и неизведанного в истории имущественного права. Мы встречаем их на первых ступенях общественного развития, и если они, мало-помалу разрушаясь, уступили, наконец, место торжеству противоположных им индивидуалистических форм во всех известных нам культурных странах, то до сих пор еще вопрос о причинах их исчезновения представляется далеко не решенным окончательно и безапелляционно в сторону внутренней необходимости. Напротив, даже с предвзятою мыслью предпринятые исследования приводят лишь новые доказательства в пользу того мнения, что исчезновение коллективизма обусловливалось неблагоприятным стечением исторических условий. Они не только не носят в самих себе элементов разложения, но, напротив, при благоприятном стечении обстоятельств, прогрессируют и совершенствуются, налагая свою печать на все предприятия общинников. Стремление к коллективной организации промышленных предприятий было замечено во всех странах, где поземельная община сохранилась в более или менее полном виде.

Таково, напр., развитие артельных промыслов в тот период нашей истории, когда государственный гнет, с одной стороны, не успел еще подавить народной инициативы, а с другой — не породил еще того кулачества, которое монополизирует в настоящее время все отрасли промышленности.

Подобное же явление замечается и в Индии, где уже древнейшие законодательства упоминают о «людях, соединившихся с целью содействовать, каждый своими трудами, успеху общего предприятия». Несмотря на множество самых неблагоприятных исторических влияний, эти кооперативно-промышленные товарищества существовали вплоть до английского завоевания. Но, разумеется, применение принципа кооперации возможно только в тех сферах труда, где оно способно повести к увеличению его производительности. Современное состояние, напр., нашего земледелия, господство экстенсивной культуры почвы не благоприятствует общинной эксплуатации полей. Самое употребительное при такой обработке земледельческое орудие — соха, с которою, как известно, с удобством может управляться один рабочий. Разделение труда между отдельными работниками невозможно при подобном состоянии земледельческих орудий, а потому артельная обработка мирских земель не в состоянии была бы увеличить его производительность. В этом нужно искать разгадки того на первый взгляд странного явления, что, несмотря на всю привычку нашего крестьянина к артельной организации, он не применяет своего излюбленного артельного принципа к земледелию. Совсем иное значение имеет этот принцип в других отраслях сельского хозяйства и, вообще, крестьянского обихода. Покос лугов, вырубка леса, рытье канав и т. п. часто требуют дружных усилий всего мира, и здесь мы видим применение коллективного труда.

Таким образом, социализация земледельческого труда может явиться естественным следствием общинного землевладения лишь на известном уровне сельскохозяйственной культуры. Введение интенсивных способов обработки почвы и более совершенных земледельческих орудий не только не затрудняется, но, напротив, значительно облегчается существованием неразделенной поземельной собственности в общине. А это введение поставит на очередь вопрос об артельной эксплуатации мирских полей. Тогда и пропаганда последней получит, так сказать, экономическую санкцию и будет, без всякого сомнения, плодотворной. В настоящее же время только общинное землевладение и артельная организация народной промышленности составляют практически осуществимую в России часть социалистической доктрины. Поэтому они и должны быть взяты агитационным девизом русской социально-революционной партии. Говорим — агитационным, потому что возможность и пределы пропаганды в различных частных случаях могут и должны быть шире требований, непосредственно вытекающих из условий переживаемого Россией фазиса экономического развития.

Так понимаем мы различие, существующее в постановке и способах решения социального вопроса на западе Европы и в России. Но это различие не исчерпывается вышеуказанным. Как это понятно само собою, оно распространяется и на практические приемы нашей партии, что и составит предмет следующих статей.

Нам, социалистам конца 70 и начала 80 годов, пришлось быть современниками весьма серьезного перелома в общественной жизни России. Когда-то всесильный, нигде и ни в ком не встречавший сопротивления, абсолютизм обнаруживает старческую дряхлость и почти полную беспомощность. В его расслабленном организме жизнь поддерживается только усиленными приемами возбуждающих веществ в виде всевозможных «временных мероприятий», от военной диктатуры до заграничных займов и выпусков новых бумажных денег включительно. Всё искусство придворных знахарей, вся мудрость Зимнего Дворца пущены в оборот, но полученные до сих пор результаты едва ли могут назваться отрадными для бескорыстных и нанятых сторонников абсолютизма.

Это и неудивительно. По традиционной привычке — искать в казарме разрешение общественных вопросов, перепуганный самодержец решил, что храбрый генерал непременно должен быть «мудрым правителем» и, не долго думая, произвел «фельдфебеля в Вольтеры». Лорис-Меликов был облечен полномочиями, неслыханными в России со времен «Царя Земщины», блаженной памяти татарина Симеона Бекбулатовича. Занявши свой высокий пост, Михаил Тариэлович принялся спасать «порядок», «семью», «собственность» и все, к чему взывают предержащие власти, когда начинают опасаться за свои прерогативы. Он «карал», «миловал», обещался чего-то «не потерпеть», кого-то призвать к «содействию власти», а в последнее время отважился даже на переименование III-го Отделения, со всеми его чадами и домочадцами, в департамент полиции политической. Но, вопреки уверению сикофантов, его воззвания не содержали в себе решительно ничего оригинального, его «реформы» оказались тем низкопробным политическим шулерством, в области которого наше правительство составило себе такую печальную известность.

Некоторая разница между нашими «помпадурами борьбы» замечается только в слоге. Михаил Тариэлович любит «штиль» высокий и просит общество о «содействии власти». «Сам» предпочитает язык, если не совершенно «подлый», то, во всяком случае, простой и безыскусственный. «Господа, говорит он, многие из вас — домовладельцы, следите, пожалуйста, за своими жильцами». В «добром русском сердце» такая откровенная просьба находит даже более сочувственный отклик, чем псевдолиберальное красноречие бывшего диктатора. Это доказывается тем, что в ответ на призыв самодержца слушатели гаркнули немедленное и дружное «ура», между тем, как читатели Лорис-Меликовской прокламации и до сих пор продолжают чесать у себя в затылке. Что же касается сердец, лишившихся своей первобытной чистоты под тлетворным влиянием Запада, людей, недовольных современными русскими порядками, то опыт показал уже, как относятся они к правительственным просьбам о помощи и обещаниям реформ. О социалистах, разумеется, нечего и говорить. Это люди до такой степени испорченные, что беседы с ними возможны только в застенках «департамента полиции политической». Но стоит припомнить земские адреса, записку профессоров Петербургского университета, стоит раскрыть книжку сколько-нибудь честного журнала, развернуть номер мало-мальски чистоплотной газеты, чтобы увидеть, как глубоко пал абсолютизм в общественном мнении. Обязанность вынимать правительство из петли, которой оно само себя захлестнуло, общество не отделяет и не может отделить от права участия в управлении и его контроля.

Тлетворное влияние Запада сказалось на всем общественном мнении, и правительству волей-неволей придется пойти на уступки. Александр Николаевич пока еще не понимает всей безысходности своего положения. По-видимому, он надеется еще поддержать колеблющуюся «храмину» абсолютизма соединенными силами дворников, полиции, жандармерии и всех забалканских и закавказских героев. Но, отличившиеся «в делах против неприятеля», полководцы не обнаруживают никаких талантов в походе против духа времени; высочайше пожалованные в соловьи кукушки остаются кукушками. А положение дел с каждым днем ухудшается. Невыносимая духота чувствуется во всей общественной атмосфере. Все сознают крайнюю ненормальность современного положения, все ищут выхода из него, но в умышленно поддерживаемой правительством темноте все бродят ощупью, сталкиваются, ушибаются, посылают друг другу проклятия и постоянно натыкаются на новые препятствия. «Слово и дело государево» распространяет настоящую панику, шпионство достигает небывалых размеров, и даже дети играют в военные суды и смертные приговоры.

Над Россией тяготеет проклятие, налагаемое историей на всякую отсталую и развращенную страну. Сама природа как будто ополчается на наше несчастное отечество и поражает его целым рядом бедствий. Неурожай, засуха, жучки, черви, голод, пожары, эпидемии, эпизоотии и т. п. и т. п. — вот чем полны отделы внутренних известий наших газет; вот картина, по яркости красок не уступающая картине египетских казней. Ни в чем не повинный народ бедствует, голодает, разоряется окончательно. Вслед за последнею коркою хлеба, он потеряет также и терпение. Как предвестники приближающейся грозы, то здесь, то там вспыхивают волнения. В некоторых местах крестьяне отказываются платить недоимки и ободряют себя тем соображением, что «хуже не будет». «Хуже не будет, хуже невозможно» — это вопль отчаяния, в котором народы, как и отдельные личности, решаются на всё, трусы делаются героями, самые слабые люди — силачами.

Так продолжаться долее не может. Общество увидит, наконец, всю глубину пропасти, на край которой привело его правительство, и, движимое чувством самосохранения, добьется необходимых реформ. В противном случае Гордиев узел современной безурядицы будет разрублен топором крестьянина.

Но вероятнее первый исход. Один из Александров — II-й или III-й — это, в сущности, все равно, вынужден будет высочайше пожаловать конституцию, которая удовлетворит интересам высших классов. На минуту нарушенное согласие между ними и монархом восстановится, гоподающему народу кинут корку-другую хлеба, охранителей из «департамента» заменят охранители из Земского Собора, и «порядок» будет восстановлен, к общему удовольствию всех, заинтересованных в его сохранении.

В этом споре за власть между отживающим абсолютизмом и нарождающейся буржуазией, какую роль будут играть социалисты? Сосредоточат ли они свои силы на политической борьбе или найдут для себя в народе дело более плодотворное, более достойное партии, написавшей на своем знамени экономическую революцию в интересах трудящихся масс?

Конечно, не нам, отрицающим всякое подчинение человека человеку, оплакивать падение деспотизма в России; не нам, которым борьба с существующим режимом стоила таких страшных усилий и стольких тяжелых потерь — желать его продолжения. Мы знаем цену политической свободы и можем пожалеть лишь о том, что русская конституция отведет ей недостаточно широкое место. Мы приветствуем всякую борьбу за права человека, и чем энергичнее ведется эта борьба, тем более мы ей сочувствуем. «Света, больше света». — На этом требовании сойдутся все честные и уважающие себя люди в России. Но кроме выгод, которые несомненно принесет с собою политическая свобода, кроме задач ее завоевания, есть другие выгоды и задачи; и забывать о них невозможно именно в настоящее время, когда общественные отношения так обострились и когда, поэтому, нужно быть готовыми ко всему.

Кризисы, переживаемые обществом при замене одного режима другим, всегда сопровождаются некоторым брожением в народе; при благоприятных условиях оно разрешается рядом более или менее сильных волнений. И это понятно. Народу всегда тяжелее всех других классов приходится расплачиваться за ошибки правительства. Отсюда — недовольство, с особенной силой проявляющееся в минуты правительственной дезорганизации. Так было во время Великой Революции во Франции, так было в Германии в 1848 г. Народ возобновлял свою вековую распрю с господствующими классами и поджигал помещичьи замки, не справляясь о консервативном или либеральном образе мыслей их владельцев. Исходы таких волнений определялись, конечно, всей суммою современных им условий. Но в алгебраической сумме последних весьма значительную отрицательную величину всегда составляло отсутствие в народе сплоченности, единства и организованности действий. В то время иначе и быть не могло. Крестьянские массы только в редких исключительных случаях способны выдвинуть из своей среды достаточное количество организующих и руководящих элементов. Интеллигенция же того времени почти целиком стояла на стороне буржуазии и на благо народа смотрела сквозь призму интересов 3-го сословия. Это опять-таки было естественно тогда, но совершенно непозволительно для социалистической интеллигенции нашего времени. Было бы очень печально, если бы, увлеченные политической борьбой, мы предоставили народным волнениям совершаться без нашего участия, воздействия и влияния. Поступая таким образом, мы собственноручно подписали бы себе патент на беспочвенность, который так усердно навязывают нам наши враги. Социалистическая «партия» без почвы и влияния в народе, без заботы о их приобретении — это nonsens, «штаб без армии», мнимая величина, не имеющая значения в ходе общественной жизни страны. С такою партией было бы не нужно считаться ее врагам, они могли бы игнорировать ее требования, без всякой серьезной для себя опасности.

Итак, рассуждая даже исключительно с точки зрения нашего влияния на ход политических событий в России, мы должны поставить деятельность в народе превыше всех задач, как источник нашей силы и наших успехов в борьбе с врагами, которых в конституционной России у нас, конечно, будет не менее, чем теперь, и которые всеми силами будут стараться затруднять нашу деятельность, помешать нашей пропаганде, объявить нас вне закона.

Но какую же проповедь понесем мы в эту среду, какие задачи и цели укажем мы ей, как наиболее важные и легче всего достижимые? Экономический вопрос всегда и везде был и будет сильным, жгучим, самым существенным вопросом для трудящихся масс. С точки зрения этого вопроса они определяют свое отношение к существующему порядку вещей, благословляют или проклинают появление нового, отталкивают или поддерживают различные партии. Выступая активно в моменты общественных кризисов, народ преследует именно цель своего экономического освобождения. Вопросы политические имеют для него второстепенное значение, если не игнорируются им совершенно. В этом — несчастие всех дворянских и буржуазных партий и — залог несомненного успеха для социалистов, которые признают коренную важность экономического вопроса и решают его в пользу трудящихся масс. Но здесь же и предостережение для социалистической интеллигенции. Всякое ее уклонение с пути экономической революции будет наказываться ослаблением ее связи с народом, потерей ее значения, падением ее влияния в народной среде.

Вот почему, при всем нашем сочувствии политической борьбе, на которую устремилось уже не мало сил, когда-то работавших вместе с нами, мы говорим, что борьба эта имеет лишь второстепенное значение; вот почему мы говорим: современное положение дел в России не только не требует сосредоточения всех наших сил на политической арене, но более, чем когда-либо, вызывает спрос на них со стороны народа.

* * *

«Но, — говорят нам, — деятельность в народе так затруднена; мы окружены в деревне целой сетью шпионов; каждый шаг наш наблюдается и принимается к сведению; о работе сколько-нибудь продолжительной нечего и думать. Мы должны от нее отказаться, если не хотим «тратить все силы на то, чтобы биться около народа, как рыба об лед».

На это мы заметим, что мы сами виноваты, если не воспользовались многими представлявшимися нам случаями усилить свое влияние и сделать популярным свое имя в народе. Стоит лишь припомнить волнения казаков на Урале, в Полтавской станице Кубанского Войска и на Дону; стачки рабочих в Серпухове, Костроме, селе Тейкове, наконец, в Петербурге, Москве, Киеве и Одессе, чтобы увидеть, как обильна была наша жатва и как мало оказалось жнецов. Во всех этих случаях социалисты не сделали и сотой доли того, что они должны были и могли сделать даже при существующих политических условиях. А сколько крестьянских волнений стало нам известно только тогда, когда «порядок был восстановлен», о скольких из них мы совсем не имели сведений? Одно только Чигиринское дело было попыткой утилизировать спорадически вспыхивающие в крестьянстве волнения, с целью создания в его среде более или менее широкой революционной организации. И результаты этой единственной в своем роде попытки едва ли подтверждают основательность вышеизложенных пессимистических взглядов. Крестьяне так горячо относились к вопросу своего освобождения, так охотно примыкали к организации, что неожиданно-обширное распространение ее, можно сказать, и погубило дело. Но случайность болтливости одного из членов могла бы быть устранена более осмотрительным приемом новичков в организацию; это сообщило бы ей устойчивость, и тогда, как знать, чем окончилось бы дело? Говорить ли о городских рабочих? Повторять ли, что Малиновские, Обнорские, Петры Алексеевы, Петерсоны и т. д. служат наглядным доказательством плодотворности нашей деятельности в рабочей среде. Лет 20—25 тому назад группа рабочих социалистов в России была бы «чудом родины своей», а в начале 80 гг. нам пришлось услышать об аресте тайной типографии петербургских рабочих и о готовящемся к изданию социалистическом рабочем листке.

Мы не спорим, немало неудач пришлось нам пережить, но причины их надо искать не в свойствах народной среды и — по крайней мере, часть, — не в современных политических условиях, а в собственной нашей неловкости, в нашем собственном неумении. Но и это — болезни излечимые. Ряд наших недостатков располагается во времени, по убывающим, а не по возрастающим степеням. Но довольно об этом. Наша статья переросла уже намеченные для нее размеры, и мы почти до постскриптума должны были отложить многие, весьма существенные вопросы. Приемы революционной деятельности в народе должны прежде всего занять остающееся место. Перейдем же к их рассмотрению.

Выше мы постарались показать, что социалистическая интеллигенция лишится почвы в народе, если хоть на время откажется от преследования задач революции экономической. Мы говорили, что в минуты, когда народное внимание будет возбуждено политическими событиями в стране, социалистическая пропаганда — словом и делом — приобретет особенно важное значение и особенно внимательных слушателей; мы утверждали также, что если начнутся в народе волнения, на обязанности нашей интеллигенции лежит их расширение, организация и внесение в них возможно более широкой революционной идеи. Но для этого нужно иметь предварительно связи в народе, нужно упрочить свое положение в его среде. И чем скорее будут исполнены эти подготовительные работы, тем спокойнее мы будем смотреть на приближающиеся события, тем увереннее пойдем мы к своей цели.

Переход орудий и объектов труда в руки трудящихся — такова формула ее выражающая, таков девиз социалистической революции. И что бы ни принесли с собою грядущие события, мы никогда не должны терять ее из виду.

Трудная и долгая работа ее достижения не подходит, разумеется, под раз навсегда установленные шаблоны, не укладывается в неизменных рамках, а разнообразится в связи с условиями времени и окружающей среды. Устная и письменная пропаганда должна вносить в сознание народа идею социалистической революции со всеми ее выводами и последствиями. Но при настоящих условиях социалистическая пропаганда должна вестись тайным образом, при запертых дверях и опущенных сторах. Поэтому она поневоле будет затрагивать только отдельных личностей. Чтобы влиять на массу, нужно изыскивать другие способы действий. Посредственно или непосредственно, они заключаются в слове «агитация». В русской социалистической литературе достаточно уже занимались разработкой вопроса о значении агитационных приемов. Поэтому мы излишним считаем приводить новые аргументы в их пользу. Интереснее вопрос о точках опоры для нашей агитации, тех исходных пунктах ее, которые в главных чертах всегда могут быть указаны для данной среды и известного времени. Имея дело с массой, всегда можно указать среднюю арифметическую недовольства составляющих ее единиц, найти ту струну народного сердца, которая больнее всего затрагивается окружающей действительностью. 

Для русского крестьянина такую больную струну составляет, без сомнения, вопрос аграрный. Крестьянин с завистью смотрит на барскую и казенную землю; он недоволен своим наделом, задавлен лежащими на нем платежами; он ждет аграрных перемен, «черного передела», «слушного часу» и т. п. Но вместо хлеба, правительство и высшие классы подают ему камень. И по временам терпение его истощается, долго накоплявшееся недовольство прорывается пассивным сопротивлением или открытым бунтом. Тогда готова почва для социалистической агитации. Революционер должен явиться обобщителем частных причин народного недовольства, подвести их к знаменателю экономической революции, поддержать стойкость и энергию в протестующей массе. Насколько удастся ему эта работа в каждом частном случае, предсказать, конечно, невозможно. Масса не всегда одинаково настроена в пользу радикального решения волнующих ее вопросов. Но в этом направлении должны влиять на нее социалисты. Недоконченное в одном случае довершится в другом, пропаганда дополнит влияние революционера на отдельных, выдающихся личностей, организация свяжет их в один революционный союз, образует из них звенья одной цепи, и основания народной социально-революционной партии, в данной местности, могут считаться заложенными.

Но, говоря об агитационном способе действий, мы должны коснуться тех сторон его, которые, при недостаточно внимательном к ним отношении, легко могут сделаться отрицательными. По нашему мнению, Сцилла и Харибда агитации лежит: 1) в так называемых ближайших, минимальных требованиях, и 2) в предрассудках массы, с которыми агитатору, во всяком случае, приходится считаться. Устремляясь на путь первых, мы из социалистов-революционеров превратились бы в социальных реформаторов; излишний оппортунизм по отношению к народным предрассудкам может привести нас к самым опасным компромиссам.

Аграрная революция, как выражается она в народных требованиях, сама по себе есть минимум в сравнении с задачами и требованиями социализма. Ставя эту революцию исходным пунктом своей агитации в народе, мы должны всеми силами стараться обобщать и расширять ее требования в социалистическом духе, а не урезывать их, отвлекая внимание народа на различные паллиативы. Организация поземельного кредита, увеличение наделов, уменьшение податей, расширение крестьянского самоуправления и ограждение его от произвола администрации — все эти и подобные им требования могут служить поводом для агитации, в том или другом частном случае. Но единственной целью ее должно быть приведение их к одному общему знаменателю экономической революции. Предлагать же эти полумеры всей массе крестьянства, как средство серьезных улучшений в ее судьбе — значило бы упрочивать, а не разрушать существующий ныне общественный строй. Сказанное относится ко всем моментам народной жизни, не исключая момента политических преобразований в России. В последнем случае, как и во всех других, на подготовленную ходом событий почву мы должны бросать семя экономической революции, хотя бы всходы не везде обещали быть одинаково хорошими.

Перейдем к вопросу о политических суевериях массы, расстаться с которыми ей иногда труднее, чем вступить в открытый бой с ее угнетателями. Может ли социалист утилизировать эти предрассудки для целей революции? Встретивши на страницах «Черного Передела» рассказ о Чигиринской попытке наших товарищей, многие приняли нас за апологетов такой утилизации. Но это ошибка. Ниже мы перепечатываем письмо, помещенное нами в польском социалистическом издании «Równość». Читатель может видеть из него, как относимся мы к «Чигиринскому делу». Здесь же мы скажем вообще, что вливание нового вина в старые меха совершенно неблагодарная работа, осужденная историей на полное бесплодие. И на страницах «Черного Передела» немыслима программа, ищущая в народных предрассудках опоры для социально-революционной деятельности, видящая в них фундамент и основу народного освобождения. Чем скорее и полнее совершится разрушение политических идолов народа, тем скорее пробьет час его экономической свободы. Социалистическая агитация всегда должна иметь в виду эту зависимость и не щадить усилий в борьбе с политическими суевериями массы. Только при соблюдении этого условия, созданные в народе революционные организации будут обнаруживать устойчивость и жизненность, растущие вместе с его сознанием и политической опытностью.

Заканчивая теперь нашу статью, мы нелишним считаем сделать небольшую оговорку. Когда мы говорили об условиях и способах социалистической деятельности в России, мы имели в виду, главным образом, крестьянскую среду. Мы указывали на важность агитации в этой среде, на необходимость сплачивания и организации выдвигаемых ею революционных сил; мы старались формулировать требования, во имя которых может совершиться слияние социалистической интеллигенции с массой земледельческого населения. Но это не значит, чтобы в целях наших лежал какой-нибудь особенный, крестьянский социализм. Мы совсем не отрицаем значения революционной работы в наших промышленных центрах. Такое отрицание невозможно для нас уже и потому, что мы не в состоянии определить заранее, из каких слоев трудящегося населения будут вербоваться главные силы социально-революционной армии, когда пробьет час экономической революции в России. В настоящее время промышленное развитие России ничтожно, и понятие «трудящиеся массы» почти покрывается понятием «крестьянство». Поэтому, говоря о практической деятельности, мы, главным образом, имеем в виду экономический быт, нужды и требования земледельцев. И если грозе социального переворота суждено предупредить значительные изменения в общественном строе России — главный интерес этого переворота сосредоточится на вопросе аграрном. Но пока мы делаем свое дело, русская промышленность также не стоит на одном месте. Нужда отрывает крестьянина от земли, и гонит его на фабрики, на заводы. Рядом с этим, центр тяжести экономических вопросов передвигается по направлению к промышленным центрам.

Распределение наших сил должно сообразоваться с этим органическим процессом. Укрепившись на фабрике и в деревне, мы займем позицию, соответствующую не современному только положению, но всему ходу экономического развития России. Написавши на своем знамени девиз: — «рабочий, бери фабрику, крестьянин — землю», связавши в одно целое революционные организации промышленных и земледельческих рабочих, мы можем предоставить ход экономических изменений в России их естественному течению и не бояться их колебаний в ту или другую сторону.

__________________________________

1 См. кн. Р о м а н о в и ч а - С л а в а т и н с к о г о: «Дворянство в России», где представлена перепись этих волнений.

2 Более полно эти мысли были развиты нами в № 3 «Земли и Воли» в статье «Закон экономического развития общества и задачи социализма в России», к которой мы и отсылаем читателя.

3 Название настоящей (и следующей) статьей в напечатанном виде не встречается – они приведены только в Содержании. (Прим. кб-МИА)