К 80-летию договора о ненападении между СССР и Германией

Автор: Емельянов Ю.В.

Хотя прошло уже семь десятилетий со времени подписания советско-германского договора о ненападении, который просуществовал менее двух лет, вокруг этого документа, именуемого часто "пактом Молотова-Риббентропа", до сих пор не утихают страсти. Враги нашей страны утверждают, что этот договор открыл дорогу ко Второй мировой войны, а сам факт подписания этого соглашения объявляют свидетельством идейно-политического родства коммунизма и фашизма. В государствах Прибалтики и Польше постоянно твердят о том, что пакт Молотова-Риббентропа был сделкой о разделе их территорий. Поэтому они требуют, чтобы современная Россия признала этот договор преступным, а затем заплатила компенсацию народам этих стран за его последствия, которые якобы привели к "незаконной оккупации".

«Щель во времени», которую получило Советское правительство. 

Постоянно утверждая, что между коммунизмом и фашизмом не было принципиальной разницы, антисоветчики вопиющим образом искажают не только суть коммунистической теории и практики, но и реальные события предвоенной истории. С момента зарождения фашизма это движение, возникшее первоначально в Италии, зарекомендовало себя как наиболее агрессивно антикоммунистическая сила. Излагая в "Майн кампф" идейно-политические основы германского фашизма, или нацизма, А. Гитлер не скрывал своей ненависти к марксизму и СССР. Главным документом о внешнеполитическом блоке гитлеровской Германии, фашистской Италии, милитаристской Японии и других фашистских или полуфашистских режимов стал Антикоминтерновский пакт. При этом правящие круги стран "демократического" Запада видели в фашистских режимах силу, способную нанести сокрушительный удар по коммунистам в своих странах, а затем по первой стране социализма, а потому старались направить их агрессию против СССР.

В первых же строках своего доклада на XVII съезде ВКП(б) И. В. Сталин обращал внимание на такие события последних лет, как "победа фашизма в Германии и торжество идеи реванша, обострившие отношения в Европе", а также "выход Японии и Германии из Лиги наций, давший толчок росту вооружений и подготовке к империалистической войне" видя в них признаки сползания мира к новой мировой войне. Далее в своем докладе Сталин особо остановился на планах "фашистско-литературных политиков в Берлине" развязать войну германской "высшей расы" против славянской "низшей расы", а также о планах нового антисоветского похода. При этом Сталин сослался на заявления члена гитлеровского правительства Гугенберга и руководителя внешнеполитического ведомства нацистской партии Розенберга, в которых были высказаны притязания Германии в отношении своих соседей на Востоке.

Для того, чтобы сорвать агрессивные планы нацистской Германии время Советское правительство предприняло энергичные усилия для создание эффективной системы коллективной безопасности в Европе. Одновременно СССР вступил в Лигу наций, заключил ряд договоров о ненападении со своими соседями на западной границе и два договора о взаимной помощи в 1935 году -- с Францией и Чехословакией.

В то же время Советское правительство не без оснований опасалось, что страны Запада постараются вовлечь СССР в военные действия против Германии и ее союзников, чтобы остаться в стороне от войны и воспользоваться в дальнейшем ее итогами. Поэтому в своем докладе на XVII съезде ВКП(б) И. В. Сталин сказал, что "мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной". Сталин подчеркнул: "Если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний". Получалось, что СССР не исключал возможности пойти на разрядку отношений с фашистской Германией, если последняя откажется от проведения агрессивной политики по отношению к нашей стране.

Однако усилия СССР по созданию системы коллективной безопасности (при участии Германии) были сорваны гитлеровским правительством, а также правительствами Великобритании и Польши. Западные державы не мешали фашистской Италии и нацистской Германии вместе с мятежниками во главе с Ф. Франко громить Испанскую республику, которой помогал лишь СССР. Политика уступок позволили Гитлеру осуществить ремилитаризацию Рейнской области, а затем захватить Австрию и приступить к кампании шантажа по отношению к Чехословакии.

Хотя Советское правительство выражало готовность выполнить свои обязательства по договору о взаимной помощи с Чехословакии, Франция отказывалась сделать это. В разгар международного кризиса вокруг Чехословакии Запад оказывал давление на Прагу, чтобы принудить ее к капитуляции. 21 сентября 1938 года посланники Франции и Великобритании предупредили президента Чехословакии Э. Бенеша, что "если чехи объединятся с русскими, война может принять характер крестового похода против большевиков, Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне". Мюнхенские соглашения, подписанные 30 сентября 1938 года Германией, Италией, Францией и Англией, стали новым этапом капитулянтской политики стран Запада, поощрили Гитлера к новым агрессивным актам и открыли дорогу к самой разрушительной войне в человеческой истории.

Раздел Чехословакии лишил СССР единственного союзника в Центральной Европе и существенно ухудшил ситуацию на западной границе. Польша, став вместе с Германией и Венгрией соучастницей раздела Чехословакии, готовилась продолжать экспансию на Восток совместно со своими новыми союзниками по захватам. 24 октября 1938 г. в ходе встречи министра иностранных дел Германии И. фон Риббентропа и посла Польши в Берлине Ю. Липским была достигнута договоренность об общей политике в отношении СССР на основе Антикоминтерновского пакта. В январе 1939 г. эти вопросы стали центральными во время встречи Гитлера с министром иностранных дел Польши Ю. Беком. Польские дипломаты заявляли о готовности Польши "выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину".

По словам видного английского историка А. Тейлора, на Западе "проницательные обозреватели ожидали, что следующий шаг Гитлера будет на Украину -- движение, которое западные деятели ожидали с удовольствием". Плацдармом для готовившегося похода должна была стать Закарпатская Украина (тогда именовавшаяся Карпатской Русью), которая в конце 1938 г. отделилась от Чехословакии. Зимой 1938-39 гг. активизировались украинские националистические организаций и их формирования, имевшие давние связи с германскими нацистами. Экспансия Германии на Восток вполне устраивала правящие круги стран Запада. Несмотря на то, что Франция и СССР были связаны договором о взаимопомощи министр иностранных дел Ж. Боннэ во время встречи с Риббентропом в декабре 1938 г. дал последнему понять о "незаинтересованности Франции в судьбах Востока".

В своем докладе на XVIII съезде ВКП(б) И. В. Сталин прямо обвинял страны Запада в провоцировании нападения Германии и ее союзников на СССР, обращая внимание на то, что те же самые страны, которые "уступили" Германии "Австрию, несмотря на наличие обязательств защищать ее самостоятельность, уступили Судетскую область, бросили на произвол судьбы Чехословакию, нарушив все и всякие обязательства, а потом стали крикливо лгать в печати о "слабости русской армии", о "разложении русской авиации", о "беспорядках" в Советском Союзе, толкая немцев дальше на восток, обещая им легкую добычу и приговаривая: вы только начните войну с большевиками, а дальше все пойдет хорошо. Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение агрессора... Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее, как весной этого года, присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований". Таким образом Сталин давал понять, что СССР отвергает попытки спровоцировать его на войну с Германией и стремится сохранить мир с этой страной.

Тем временем попытки Германии и Польши договориться об условиях военно-политического союза зашли в тупик, а вопрос о так называемом "Данцигском коридоре", который рассчитывали получить немцы в счет будущего раздела Украины, превратился в очаг напряженности в отношениях между двумя странами. В конце марта 1939 г. в европейских столицах уже заговорили о возможности германо-польской войны. В этих условиях Польша стала искать поддержки на Западе, а Запад, в свою очередь, обратился за поддержкой к СССР.

Несмотря на то, что Советское правительство не испытывало доверия к руководству западных держав, оно поддержало новые усилия по созданию единого антигитлеровского фронта. Анализируя обмен нотами между Великобританией и СССР, английский историк А. Тейлор обратил внимание на то, что в ходе дипломатической переписки 1939 года советские ответы Лондону приходили через 1-2 дня, в то время как на подготовку ответов Москве Лондону требовалось от недели до трех недель. Историк пришел к выводу: "Если эти даты что-нибудь значили, то только то, что англичане тянули, а русские хотели добиться результатов".

Но нежелание стран Запада договориться о действенном отпоре Гитлеру проявлялось не только в затяжке ответов Советскому правительству, а и в их неконструктивной позиции. В своем ответе от 9 мая Великобритания отвергла предложение СССР от 17 апреля о заключении Пакта о взаимопомощи между СССР, Великобритании и Франции, к которому могли бы присоединиться Польша и ряд других европейских государств. Вместо этого правительство Чемберлена объявило о своих гарантиях Польше и Румынии в случае германского нападения, и предложило, чтобы Советский Союз обязался оказать немедленно помощь этим странам. Характеризуя это предложение, А. Тейлор назвал это предложение "концепцией крана": "помощь СССР включалась по воле Англии, а не Советского Союза". В то же время Великобритания отказалась дать гарантии прибалтийским странам. Комментируя этот отказ, Тейлор писал: "Это оставляло лазейку для германского нападения на Советскую Россию, в то время как западные страны сохраняли нейтралитет".

Столкнувшись с очевидным нежеланием западных держав достичь действенного соглашения с СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б) А. А. Жданов в статье, опубликованной в "Правде" 29 июня 1939 года, писал: "Англичане и французы не хотят настоящего договора, приемлемого для СССР, и только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами".

Тем временем Германия старалась заручиться гарантиями того, что СССР не выступит против ее вооруженных сил после того, как немцы захватят основную часть Польши и вступят на земли Западной Украины и Западной Белоруссии. Поэтому германская дипломатия стремилась добиться нормализации отношений с СССР. 17 апреля 1939 г. статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Вайцзекер в беседе с советским послом А. Мерекаловым заявил, что Германия всегда хотела иметь с Россией торговые отношения, удовлетворяющие взаимные интересы. На следующий же день А. Мерекалов был вызван телеграммой Сталина в Москву и 21 апреля прибыл в Кремль.

В начале встречи с Мерекаловым Сталин спросил его: "Пойдут на нас немцы или не пойдут?". Отвечая, Мерекалов высказал предположение о том, что "курс, выбранный Гитлером, неизбежно влечет за собой в ближайшие два-три года военный конфликт". Мерекалов считал, что после решения задач на Западе и в Польше "неизбежен поход на СССР" с "использованием экономического потенциала этих стран". По мнению историка Льва Безыменского, "Мерекалов ждал войны в 1942 -- 1943 годах, что совпадало с мнением Сталина... С апреля 1939 года... сталинская внешняя политика должна подчиниться новому императиву: императиву выигрыша времени".

С целью предотвратить советско-германский конфликт, начиная с лета 1939 г., активизировались переговоры по развитию экономических отношений между СССР и Германией. С конца июля эти переговоры переросли в обмен мнениями об улучшении внешнеполитических отношений.

Тем временем переговоры между военными делегациями СССР, Францией и Великобританией, которые все же начались в Москве 12 августе 1939 г., подтверждали нежелание Запада достичь действенного соглашения. Сами делегации долго добирались до Москвы медленно передвигавшимися пароходами. Полномочия делегациям для достижения соглашений прибыли в Москву лишь 21 августа. Инструкции же английской делегации гласили: "Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при тех или иных обстоятельствах". В Германии не было никаких иллюзий относительно позиции Запада. Характеризуя истинные цели Великобритании на московских переговорах, посол Германии в Лондоне Дирксен писал в Берлин, что задача английской делегации сводится к тому, чтобы "установить боевую ценность советских сил, а не подписывать соглашение об операциях... Все атташе вермахта согласны, что в военных кругах Великобритании проявляют скептицизм по поводу предстоящих переговоров с советскими вооруженными силами".

18 августа 1939 г. послы Англии и Франции посетили министра иностранных дел Польши Юзефа Бека, призывая его согласиться на пропуск советских войск через польскую территорию. Ответом на это обращение было надменное заявление Ю. Бека 20 августа: "Я не допускаю, что могут быть какие-либо использования нашей территории иностранными войсками. У нас нет военного соглашения с СССР. Мы не хотим его".

Тем временем Запад вел тайные переговоры с Германией с целью добиться сделки, которая бы привела к началу похода "третьего рейха" на Восток. В июле 1939 года в Лондоне советник Германа Геринга Герман Вольтат встретился с сэром Горасом Вильсоном, являвшемся ближайшим советником британского премьер-министра Невиля Чемберлена. Излагая содержание этих переговоров в своем сообщении в Берлин германский посол в Лондоне Дирксен писал: "Сэр Горас Вильсон определенно сказал г-ну Вольтату, что заключение пакта о ненападении дало бы Англии возможность освободиться от обязательств в отношении Польши". Таким образом, не СССР, а Англия открыла Гитлеру зеленую улицу для нападения на Польшу.

21 июля Г. Вольтат отбыл в Берлин, а 22 июля сведения о переговорах Вольтата и Вильсона попали в английскую печать и разразился скандал. Чемберлен и министры его кабинета уверяли, что сообщения о подготовке тайной сделки с Германией вымышлены. Они прикрывались подготовкой московских переговоров на уровне военных штабов Англии, Франции и СССР с целью определить, сколько вооруженных сил должна выставить каждая сторона против Гитлера. Однако пока делегации Англии и Франции добирались медленно идущими пароходами до Ленинграда, 7 августа были возобновлены тайные переговоры между Британией и Германией. На сей раз они велись с Германом Герингом и проходили вблизи от датско-германской границы в имении шведского промышленника Биргера Далеруса, который был тесно связан с нацистом N 2. Группу англичан возглавлял видный деятель правящей консервативной партии, промышленник Чарльз Спенсер.

В ходе этих переговоров Геринг заявил, что Германия готова договориться с Англией на основе признания германских интересов на Востоке. Судя по всему англичане позитивно откликнулись на заявление Геринга. Как следует из отчета Ч. Спесера английскому правительству, этот промышленник заверил Геринга в том, что московские переговоры немцы "не должны понимать как проявление какой-либо симпатии к русскому методу правления. Конечно, в Англии есть люди, выступающие за политические связи с Россией. Но они ведут себя тихо, их мало, и они не располагают влиянием". Участники переговоров договорились созвать новое совещание в том же составе, что и в Мюнхене в сентябре 1938 года.

Круг тайных переговоров расширялся, а их уровень повышался. 10 августа в Берхтесгадене произошла тайная встреча Гитлера с комиссаром Лиги наций в Данциге Буркхартом. Подготовка к новому Мюнхену шла полным ходом. Правда, тайну и этой встречу не удалось надолго скрыть. Публикация в газете "Пари суар" от 12 августа об отбытии Буркхарта из Данцига на личном самолете Гитлера вызвала переполох в мировой печати. Именно в этот день в Москву прибыли военные делегации Англии и Франции для ведения переговоров. Совершенно очевидно, что в Москве мало кто верил в серьезность намерений Запада договориться о военных действиях против Германии. К этому времени Германия уже получила все необходимые сведения о готовности Запада к новому Мюнхену, а потому ее не беспокоили официальные заявления Лондона и Парижа о намерениях защищать Польшу. Подобные же декларации произносились и в канун Мюнхенской конференции 1938 г.

Однако если оккупация Чехословакии немцами после Мюнхена не привела к их выходу на советскую границу, то на сей раз после захвата очередного восточного соседа Германии немецкие войска вышли бы на советские рубежи, протянувшиеся примерно на 800 километров от Латвии до Румынии. В эти дни в Берлин поступали сообщения о наращивании советских вооруженных сил на всем протяжении западной границы. Поскольку Германия в то время не была готова к ведению полномасштабной войны против СССР, которая бы в этом случае развернулась в осенние и зимние месяцы, временный мир с СССР представлялся правителям "третьего рейха" крайне необходимым.

К подобному соглашению стремилось и советское правительство. Несколько месяцев затяжной переписки со странами Запада и несколько дней малопродуктивных переговоров с военными представителями Англии и Франции вероятно окончательно убедили правительство СССР в том, что Запад не намерен воевать против Гитлера. Сообщения же в печати о подготовке нового Мюнхена свидетельствовали о коварстве и лицемерии Запада. В этих условиях нельзя было пренебрегать хотя бы малейшей возможностью остановить войну, к которой СССР не был готов.

Начиная с 16 августа, Москва и Берлин стали готовить приезд Риббентропа для подписания договора о ненападении. Однако одновременно Риббентроп совещался с эмиссарами Лондона, прилагавшими усилия для того, чтобы направить агрессию Германии на Восток. 16 августа Риббентроп принял представителя военно-воздушных сил Великобритании барона де Роппа. В ходе встречи барон заявил: "Было бы абсурдом для Германии и Англии ввязаться в смертельную борьбу из-за Польши. Результатом может быть лишь взаимное уничтожение воздушных сил... в то время как Россия с ее нетронутыми силами останется единственной страной, оказавшейся в благоприятном положении".

Откликаясь на эти призывы в Берлине шла подготовка для визита самого высокопоставленного деятеля в нацистской иерархии после Гитлера -- Геринга в Лондон. 8 августа во время встречи с Далерусом Геринг подтвердил свое положительное отношение к новой конференции участниц Мюнхенского сговора. Геринг обещал Далерусу, что в течение недели он доложит Гитлеру о ходе подготовки, при условии, что Англия согласится на решение данцигского вопроса. Очевидно Гитлер одобрил действия Геринга, а предварительное согласие Лондона по решению данцигского вопроса было получено, потому что встреча Геринга с Чемберленом стала готовиться. Английский посол в Берлине сэр Невиль Гендерсон сообщал правительству 21 августа 1939 года: "Приняты все приготовления для того, чтобы Геринг под покровом тайны прибыл в четверг 23-го. Замысел состоит в том, чтобы он совершил посадку на каком-либо пустынном аэродроме, был встречен и на автомашине отправился бы в Чекерс. В это время прислуга будет отпущена, а телефоны отсоединены. Все идет к тому, что произойдет драматическое событие, и мы ждем лишь подтверждения с немецкой стороны".

В то время как в Лондоне уточняли детали тайного визита Геринга, Москва дала понять, что не торопится принимать Риббентропа. Однако поскольку нападение Германии на Польшу было первоначально назначено на 26 августа, то Гитлер решил вмешаться в ход переговоров с СССР и ускорить визит Риббентропа.

20 августа А. Гитлер лично обратился к И. В. Сталину с просьбой принять германского министра иностранных дел. Одним из наиболее часто выдвигаемым обвинением против Сталина служит заключение им "аморального" договора с гитлеровской Германией. Однако эти обвинения игнорируют те реальные возможности, которые стояли перед Сталиным в то время. После получения послания Гитлера перед И. В. Сталиным стояли три возможности, напоминавшие те, которые стояли перед правительством В. И. Ленина в 1917-18 гг. в период переговоров в Бресте: 1) заявить о своем решительном неприятии любых сделок с Германией и тем самым взять курс на войну с этой страной; 2) заявить о своем отвращении к любым соглашениям с империалистическими державами, но в военные действия не вступать; 3) подписать договор о мирных отношениях с Германией. Учитывая существенные различия, происшедшие за 20 лет в мире и в положении Советской страны, рассмотрим, как выглядели эти три возможные варианты в 1939 году.

1. Отказ от договора о ненападении с Германией и продолжение попыток достичь соглашения с западными странами о совместных действий против Германии.

Советское правительство имело надежные сведения о том, что военный конфликт может начаться со дня на день. Неоднократно выраженное стремление германских руководителей подписать договор с СССР как можно быстрее и не позднее 23 августа свидетельствовало об одном: до начала войны оставались считанные часы. В этом случае германская армия могла в считанные недели оказаться на западной границе СССР и возникала реальная угроза войны с Германией. Как и платформа "революционной войны", выдвинутая "левыми коммунистами" во главе с Н. И. Бухариным в 1918 году, этот вариант действий ставил судьбу СССР в зависимость от внешних факторов.

Несмотря на грандиозные достижения по созданию оборонной промышленности в ходе сталинских пятилеток и впечатляющие рекорды отдельных видов военной техники, Красная Армия продолжала отставать от армий ряда передовых стран мира по качеству многих видов вооружений. Хотя по сравнению с 1932-34 гг. в 1935-37 гг. ежегодное производство самолетов, артиллерийских орудий, винтовок выросло в 1,5 раза, в области вооружений качественные недостатки. Образованная по решению Политбюро специальная комиссия во главе с А. А. Ждановым и председателем Госплана Н. А. Вознесенским, проверявшая состояние вооруженных сил, отметила, что "материальная часть советской авиации "в своем развитии отстает по скоростям, мощностям моторов, вооружению и прочности самолетов от авиации передовых армий других стран". Такое же положение наблюдалось и в бронетанковой технике. Значительная часть машин, находившихся на вооружении Красной Армии, устарела. Было указано и на несоответствие требованиям современной войны и в других видах боевой техники и вооружений. Эти и многие другие факты свидетельствовали о том, что страна не была еще готова к полномасштабной войне. В этих условиях начало войны с Германией почти фатально обрекало СССР на военное поражение.

2. Отказ от любых соглашений с империалистическими державами и объявление о нежелании вести войну с ними.

Это вариант был подобен тому решению, которое принял Л. Д. Троцкий в Бресте: никаких соглашений ни с Германией, ни с западными державами не подписывать, но в военных действиях против Германии участия не принимать. Вероятно, подобные действия дали бы известную отсрочку вступления СССР в войну, но практически неизбежная агрессия Германии началась бы с рубежей, расположенных в основном по польско-советской границе, установленной Рижским договором 1921 года. Стратегическое преимущество Германии в этом случае было бы неоспоримым.

3. Согласие на подписание договора о ненападении.

Вопрос о целесообразности заключения советско-германского стал предметом публичных дискуссий с момента его подписания. Поставил этот вопрос и Сталин в своей речи 3 июля 1941 года: "Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну, вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии". Этот аргумент соответствовал представлениям, рожденным в пылу дискуссий по Брестскому договору о необходимости любой ценой добиться кратковременной "мирной передышки" для подготовки к не прекращавшимся боям в эпоху мировых войн.

Очевидно, что эти соображения во многом повлияли на то, что в 1939 г. советское руководство во главе с И. В. Сталиным, избрало вариант действий, подобный тому, на котором настаивал В. И. Ленин в 1918 г. (а И. В. Сталин его тогда активно поддерживал). Как и в 1918 году было решено оттягивать по мере возможностей начало войны, стремясь добиться военного превосходства над Германией. К сожалению, Сталину и другим руководителям страны приходилось исходить из того, что Германия не будет ждать, пока СССР сможет подготовиться к войне.

На следующий день 21 августа, когда Невиль Гендерсон сообщал в Лондон о плане принять Геринга 23 августа, Сталин ответил Гитлеру согласием принять Риббентропа 23 августа. В своем послании от 21 августа Сталин писал: "Канцлеру Германского государства господину А. Гитлеру. Я благодарю Вас за письмо. Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношений между нашими странами. Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом." Сталин соглашался "на прибытие в Москву господина Риббентропа 23 августа". При этом Сталин ставил условием подписания договора существенную активизацию германо-советских экономических связей. Заключению договора о ненападении предшествовало достижение 19 августа 1939 г. советско-германского торгово-кредитного соглашения.

23 августа 1939 г. министр иностранных дел Германии Иохим фон Риббентроп прибыл в Москву и после краткого визита в германское посольство направился в Кремль. По словам И. фон Риббентропа, в переговорах приняли участие помимо него и посла графа фон дер Шуленбурга, И. В. Сталин, В. М. Молотов, а также два переводчика от каждой из сторон. Первым высказался Риббентроп. "Затем, - по его словам, - заговорил Сталин. Кратко, без лишних слов. То, что он говорил, было ясно и недвусмысленно и показывало, как мне казалось, желание компромисса и взаимопонимания с Германией... Сталин с первого же момента нашей встречи произвел на меня сильное впечатление: человек необычайного масштаба. Его трезвая, почти сухая, но столь четкая манера выражаться и твердый, но при этом и великодушный стиль ведения переговоров показывали, что свою фамилию он носит по праву. Ход моих переговоров и бесед со Сталиным дал мне ясное представление о силе и власти этого человека, одно мановение руки которого становилось приказом для самой отдаленной деревни, затерянной где-нибудь в необъятных просторах России, - человека, который сумел сплотить двухсотмиллионное население своей империи сильнее, чем какой-либо царь прежде".

Анализируя рабочие варианты текста договора, находящиеся в архиве, Лев Безыменский пришел к выводу о том, что Сталин долго и много работал над этим документом. Л. Безыменский пишет: "Характер сталинской правки позволяет предположить, что она вносилась в текст ночь с 23 на 24 августа, когда Риббентроп находился в Москве". В ночь с 23 на 24 августа 1939 года после переговоров, длившихся без перерыва несколько часов, советско-германский договор был подписан.

Теперь СССР получил обязательство Германии не нападать на нашу страну. Хотя Сталин и другие советские руководители не имели иллюзий относительно миролюбия германских руководителей и их верности международным соглашениям, подписание договора означала, что на какое-то время желанная "мирная передышка" достигнута. Советская страна получила своеобразную «щель во времени», которую она постаралась использовать для укрепления оборонного потенциала».

Не меньшее значение для СССР имела задача территориального выигрыша перед началом неизбежной войны. Уже на протяжении многих десятилетий не прекращаются спекуляции вокруг так называемых «секретных протоколов» к договору. Хотя подлинный текст «секретных протоколов», о которых так много было сказано, не был обнаружен, нет сомнения в том, что в ходе переговоров 23 августа 1939 г.  была достигнута договоренность о невмешательстве Германии и СССР в дела земель, расположенных за пределами определенной линии разграничения между ними. Еще до подписания этого договора, вопрос о том, насколько германские войска продвинутся к советской западной границе, был одним из главных в ходе продолжительной переписки, а затем и переговоров между СССР, с одной стороны, Великобритании и Франции, с другой. Советское правительство опасалось, что германские войска смогут легко захватить три прибалтийские государства и быстро подойти близко к Ленинграду. Поэтому СССР настаивал на том, чтобы западные державы обязались выступить против Германии в случае попыток этой страны завладеть Прибалтикой. Однако западные державы таких обязательств так и не дали.

Одновременно советское руководство старалось добиться, чтобы западные державы уговорили правительство Польши пропустить советские войска на ее территорию, чтобы встретить германские войска не на границе, установленной Рижским договором 1921 года и проходившей сравнительно близко к Минску и Киеву. Однако западные державы не преуспели в этом. Варшава наотрез отказалось допустить Красную Армию в пределы Польши, полагая, что польские войска способны самостоятельно отразить германское нападение.

В ходе переговоров с И. Риббентропом 23 августа 1939 г. И.В. Сталин и В.М. Молотов также стремились отодвинуть на запад рубеж, с которого Германия могла в будущем начать свое наступление на нашу страну. Поэтому советские руководители настояли на том, чтобы Германия дала обязательство не вводить свои войска на территорию Эстонии и Латвии и объявили о своей «незаинтересованности» в делах этих стран. (По договору с Германией от 28 сентября 1939 г. к этим двум прибалтийским государствам была добавлена и Литва.) 

Подписанные в конце сентября – начале октября 1939 г. договоры Советского Союза с тремя прибалтийскими странами предусматривали создание советских военных баз на их территориях. После ввода в три страны сравнительно небольших контингентов советских войск, ничего не изменилось в их государственном и политическом строе. Диктаторские режимы Пятса, Ульманиса и Сметоны по-прежнему держали под запретом коммунистические партии, а в их тюрьмах продолжали томиться сотни коммунистов. Более того, малейшие  попытки советских дипломатов или советских военных сближаться с просоветскими силами в этих странах пресекались грозными посланиями Молотова и Ворошилова, в которых осуждались всяческие намеки на «советизацию» Прибалтики. Лишь быстро развивавшиеся события 1939 – 1940 гг., особенно победы Германии в Западной Европе и угроза начала нападения немецких войск на СССР, заставили советское руководство изменить свое отношение к «советизации».  

Аналогичным образом намеревались действовать советские руководители и в пределах Польши. Настаивая на линии разграничения «сфер влияния» в Польше, Сталин и Молотов  добились на переговорах с Риббентропом максимально возможного удаления немецких войск от советско-польской границы 1921 г. В то же время ни договор о ненападении, ни договоренности между СССР и Германией в ходе переговоров 23 августа не предусматривали каких-то территориальных изменений в пользу нашей страны. Ни в договоре о ненападении, ни в ходе переговоров не говорилось и о совместных военных действиях СССР и Германии против Польши. Однако на таких совместных действиях стали настаивать нацистские руководители после того, как вооруженный конфликт между Германией и Польшей превратился 3 сентября 1939 г. в Мировую войну

В тот день под давлением парламентской оппозиции правительство Чемберлена предъявило Германии ультиматум с требованием прекратить наступление немецких войск в Польше.  Поскольку в это время велись тайные переговоры нацистов с правительством Чемберлена о новой сделке, вроде «второго Мюнхена», такой поворот событий был  полной неожиданностью для нацистских вождей. По воспоминаниям переводчика П. Шмидта, оказавшегося на совещании в кабинете Гитлера, последний «сидел не­подвижно и смотрел перед собой... После молчания, ко­торое, казалось, продолжалось вечность, он повернулся к Риббентропу, который стоял у окна. «Что же те­перь?» — спросил Гитлер, свирепо озираясь, всем видом показывая, что министр иностранных дел ввел его в заблуждение относительно возможного поведения Анг­лии. Риббентроп спокойно ответил: «Я думаю, что фран­цузы вручат такой же ультиматум через час».

Через два часа Риббентроп, вызвав английского посла, отклонил английский ультиматум. В полдень 3 сентября германское радио уже передавало сообщение о том, что Англия объявила войну Германии. Американский историк У. Ширер был сви­детелем того, как берлинцы восприняли сообщение по радио о начале войны с Англией. Во время передачи на людной Вильгельмплатц было около 250 человек. «Они внима­тельно слушали объявление. Когда оно завершилось, никто не проронил ни слова. Они стояли неподвижно на месте. Потрясенные. Люди все еще не- представляли себе того, что Гитлер привел их к мировой войне... В «Майн кампф» Гитлер говорит, что величайшую ошибку, кото­рую совершил кайзер, начав воевать с Англией, Германия никогда не должна повторить... На лицах людей — удив­ление, подавленность». 

Вскоре к Англии присоединилась и Франция. В этой обстановке Германия остро нуждалась в свидетельствах прочно­сти своего международного положения. Поэтому в тот же день 3 сентября Риббентроп направил телеграмму в Москву, сообщая о намерении немцев удержать «под военной оккупацией районы», которые входили «в германскую сферу влияния», и призывал осуществить выступление советских войск «против польских сил в русской сфере влияния». Риббентроп подчеркивал, что это было связано с необходимостью для Германии «по военным соображениям... действовать против тех поль­ских сил, которые будут находиться на польских терри­ториях, входящих в русскую сферу влияния». 

Однако вопреки призывам Риббентропа Москва не спешила присоедини­ться к военным действиям против Польши. Отвечая 5 сентября на послание Риббентропа, Молотов был предельно уклончив. Он указывал, что «в подходящее время нам будет совершенно необхо­димо начать конкретные действия», но выражал сомне­ние, не нанесет ли ущерб «чрезмерная поспешность». 

В то время казалось, что западные державы принимали меры для удара по Германии. Франция мобилизовала 110 дивизий и получила в придачу 5 ди­визий английского экспедиционного корпуса. В это время Германия держала на своей западной границе лишь 23 неукомплектованные дивизии. Однако никаких активных действий войска западных держав вплоть до мая 1940 г. не вели. «Странная война», которую вели Англия и Фран­ция на западном фронте превратило их заявления об обязательствах перед Польшей в фарс.  

Между тем против Польши развернули наступление 35 немецких пехотных дивизий и все танковые и моторизованные дивизии. Хотя главнокомандующий польской армии маршал Рыдз-Смиглы поставил задачу отбросить немецкие войска за границу и даже начать наступление в Восточной Пруссии, вооруженные силы страны были не в состоянии выполнить эти задачи. Наступление немецких войск стремительно развивалось. 

Немецкий историк генерал К. Типпельскирх писал: «Поляки всюду сражались с большим ожесточением. Но при всей их храбрости на поле боя они были не в состоянии исправить безнадежного положения. Кавалерийские атаки против немецких танков не могли эффективно восполнить недостаточную противотанковую оборону… Когда польское правительство поняло, что приближается конец, оно 6 сентября бежало  из Варшавы в Люблин. Оттуда оно выехало 9 сентября в Кременец, а 13 сентября в Залещики – город у самой румынской границы. 16 сентября польское правительство перешло границу. Народ и армия, которая в то времяеще вела последние ожесточенные бои, были брошены на произвол судьбы».

Тем временем нацистские руководители продолжали требовать от Москвы вступления Красной Армии на польскую территорию, поскольку они все еще опасались начала наступления на Западном фронте и им надо было создать впечатление, что СССР стал союзником Германии. 9 сентября германский посол в СССР Ф. Шуленбург в беседе с Молотовым призвал СССР начать «быстрые действия Красной Армии». Отвечая ему, Молотов заявил, что в стране проводится мобилизация, что «уже было мобилизовано более трех миллионов человек», но потребуется «еще две-три недели для приготовлений»  

Военные приготовления СССР, о которых Шуленбургу сообщал В. М. Молотов, явно превышали потребности возможных военных действий против распадавшейся ар­мии Польши. Совершенно очевидно, что в сен­тябре СССР готовил свою армию не к боям против прак­тически уничтоженной польской армии, а к конфронтации с немецкими войсками, и  стремился организовать убедительную демонстрацию своей военной мощи.

16 сентября в Москве было получено новое послание Риббентропа. Рейхсминистр предупреждал об опасности продолжающегося нежелания СССР участвовать в дей­ствиях против Польши. Он писал: «Если не будет нача­та русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создается ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум... Без такой интервенции со стороны Советского Союза... могут возникнуть условия для формирования новых государств». Возможно, германское правительство намекало на готовность создать «западно-украинское государство», учитывая многолетние связи нацистов с националистами из этих областей.

Риббентроп предложил Молотову текст совместного коммюнике, в котором обе страны сообщили бы о намерении «положить конец нетерпимому далее политическому и экономическому положению, существующему на    польских территориях». В проекте коммюнике Германия   и СССР объявляли «своей общей обязанностью восстановление на этих территориях, представляющих для них естественный интерес, мира и спокойствия и установления там нового порядка путем начертания естественных границ и создания жизнеспособных экономических инсти­тутов».

Освободительный поход Красной Армии. 

В ответ на заяв­ление Риббентропа Молотов 16 сентября в 6 часов вечера сообщил Шуленбургу, что Красная Армия собирается перейти границу «завтра или после­завтра». Вместе с тем он сказал, что «в совместном ком­мюнике уже более нет нужды; Советский Союз считает своей обязанностью вмешаться для защиты своих укра­инских и белорусских братьев и дать возможность этому несчастному населению трудиться спокойно».

Явно не желая, чтобы Германия успела выступить с новыми инициативами, Советское правительство ускоряло события. Через 7 часов после беседы с Молотовым, то есть после полуночи, Шуленбурга вновь вызвали в Кремль. Сталин объявил ему, что через 4 часа Красная Армия пересечет советско-польскую границу. Германскому послу был зачитан текст советского заявления относительно вступления советских войск на польскую территорию. 

В своей ноте польскому послу от 17 сентября пра­вительство СССР объявляло: «Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили свое действие договора, заключенные между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руковод­ства, Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР... Ввиду такой обстановки Советское прави­тельство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии».

Сознавая последствия этого шага в условиях начав­шейся мировой войны, Советское правительство в тот же день направило ноту всем послам и посланникам госу­дарств, имеющих дипломатические отношения с СССР (включая послов Англии, Франции, Германии). В ней объявлялось о намерении «проводить политику нейтрали­тета в отношениях между СССР» и каждой из 24 стран. В речи В. М. Молотова по радио 17 сентября по поводу перехода Красной Армией советской границы содержа­лась та же аргументация, что и в ноте польскому послу.

В последние минуты перед бегством в Румынию главнокомандующий Рыдз-Смиглы отдал распоряжение не оказывать сопротивления Красной Армии. В своем исследовании «Революция из-за грани­цы», подготовленном на основе записей поляков, поки­нувших СССР вместе с армией Андерса в 1943 году, Я. Гросс писал: «Приказ не оказывать вооруженное сопротивление вступавшим советским войскам каким-то образом превратился в инструкцию, чтобы их дружески встречать — так, как следует встречать союзника в ми­нуту беды. В Тарнополе уездный префект Майковский убеждал население через громкоговорители оказать дру­жеский прием вступавшей советской армии. Объявления, подписанные городской головой Станислава и призывав­шие к спокойной, дружественной встрече, были раскле­ены в городе утром 18-го числа. В Ровно уездный пре­фект вышел вместе с представителями местной власти, чтобы приветствовать авангард советской колонны. Он энергично поблагодарил Красную Армию за помощь полякам, которые сражаются с немецкими захватчиками. В Копышинце представитель властей, выступая с бал­кона городского совета, заявил: «Господа, поляки, сол­даты! Мы теперь разобьем немцев, раз нам помогут боль­шевики». Красноармейцы обнимались   с польскими офицерами, а польские солдаты забрасывали цветами совет­ские танки. Советские колонны шли через Тарнополь и Луцк бок о бок с отрядами польской армии, давая доро­гу друг другу или не обращая внимания на присутствие другого».

Но если радость многих офицеров и представителей городских властей Польши была вызвана отчасти непониманием происходивших событий, то восторг многих украинцев, бе­лорусов, евреев был следствием крушением режима национального угнетения, который испытывало национальное большинство на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Несмотря на свою явную неприязнь к описываемым событиям, Я. Гросс признавал: «Следует отметить и ска­зать это недвусмысленно: по всей Западной Украине и Западной Белоруссии, на хуторах, деревнях, в городах Красную Армию приветствовали малые или большие, по в любом случае заметные, дружественно настроенные толпы... Толпы сооружали триумфальные арки и вывеши­вали красные знамена (достаточно было оторвать белую полосу от польского флага, чтобы он стал красным)... Войска засыпали цветами, солдат обнимали и целовали, целовали даже танки... Иногда их встречали хлебом и солью — ...  традицион­ный признак гостеприимства».

Изъявления радости по поводу прихода армии, осво­бождавшей их от режима национальной дискриминации, сопровождались взрывом ненависти по отношению к свергнутому строю. Украинцы, белорусы, евреи объеди­нялись в группы, атаковавшие польскую администра­цию, которая пыталась найти защиту у остатков поль­ской армии. По всей территории Западной Украины и Западной Белоруссии происходили вооруженные стычки. Как отмечал Я. Гросс, «части польской армии, переме­щавшиеся через восточные воеводства, — их всего было несколько сот тысяч солдат — во многих случаях на­талкивались на недружественное местное население. Свои последние бои польская армия па своей территории вела против украинцев, белорусов, евреев».

Так как последние обращались за помощью к совет­ским войскам, в эти стычки втягивалась и Красная Ар­мия. Этим объясняются потери среди Красной Армии (737 убитыми и 1862 ранеными), которую сначала все население без исключения встретило так радостно. «Гражданское население (главным образом поляки), — отмечал Я. Гросс, — присоединилось к разрозненным частям польской армии и активно сражалось вместе с ними против советских войск. Было немало примеров такого рода, и в дальнейшем это способствовало отноше­нию советских властей к гражданскому населению как к противозаконным элементам». 

Однако плохо организованное сопротивление отдель­ных польских частей не вызывало особого беспокойства у советского руководства. Гораздо большие опасения вы­зывало поведение партнера по договору о ненападении. Уже на вторые сутки после того, как советские войска пересекли границу, состоялась беседа Сталина с Шуленбургом. Сталин выразил сомнение в том, будут ли гер­манские войска соблюдать демаркационную линию. По словам Шуленбурга, «его беспокойство было основано на том хорошо известном факте, что все военные ненавидят возвращать захваченные территории».

Оснований для подобных подозрений было достаточ­но. В книге Н. Формана «Военный поход в Польшу 1939» описано совещание высших германских политических и военных деятелей, состоявшееся утром 17 сентября 1939 года. Его участники выражали недовольство фактом вступления Красной Армии в Польшу, так как это препятствовало осуществлению их плана выхода к польско-советской границе. На совещании обсуждался вопрос о том, «не следует ли немедленно напасть на Советский Союз». Однако перед лицом мощных приготовлений СССР немецкие военные и политические руководители «сочли более благоразумным в сложившейся обстановке согласиться на предложенное им мирное разрешение возникшего конфликта». И все же очевидно, что Освободительный поход Красной Армии не стал «ударом в спину» Польши, которая уже утратила способность к сопротивлению, а поставил под угрозу только что заключенный советско-германский договор о ненападении. 

Известно также, что после начала Освободительного похода Великобритания и Франция, выступившие 3 сентября на стороне Польши , не объявили войну нашей стране. Часть польских войск, находившихся в за­падных областях Украины и Белоруссии, «укрывалась отдельными группами в лесах или крупных населенных пунктах», надеясь на то, что «между СССР и Германией произойдет вооруженный конфликт». Очевидно, что никто в то время не считал СССР союзником Германии в мировой войне. Однако теперь через 80 лет, прошедших после описанных событий, когда память о них уже сгладилась, фальсификаторам истории легче распространять  свои версии прошлого и даже грозить наказаниями за отказ принять их на веру.