100-летие убийства Урицкого: версии событий

Утром 30 августа 1918 г. в Петрограде был убит председатель Петроградской ЧК, комиссар внутренних дел Северной коммуны Моисей Урицкий. Вечером этого же дня в Москве состоялось покушение на председателя СНК Владимира Ленина. Это не были первые теракты против видных большевиков, но именно они сыграли ключевую роль в изменении внутренней политики советской власти.Сами обстоятельства убийства Урицкого достаточно хорошо известны, как и обстоятельства поимки его убийцы Л. Каннегисера. Более акцентированными стали исследования ряда современных авторов-публицистов. Они, хоть и на новом уровне использования источников, стали продолжением версии "убийца-одиночка" писателя М. Алданова. Ими делался акцент на противопоставлении идеалов террориста и председателя ПЧК. Интересной в этом ряду представляется публикация дневника О. Н. Гильденбранд-Арбениной, которая хорошо знала семью террориста. Но все эти публикации больше раскрывают личность Каннегисера, чем реальные мотивы его теракта.

Первый допрос, который проводил комендант Петроградской ЧК В. Шатов, обозначил начальную версию мотивов покушения, которую изложил арестованный. Каннегисер дал показания о причинах покушения, которых в целом придерживался и далее: "Мысль об убийстве Урицкого возникла у меня только тогда, когда в печати появились сведения о массовых расстрелах, под которыми имелись подписи Урицкого и Иосилевича. Урицкого я знал в лицо. … Л. Каннегисер". Дальнейшие показания Каннегисера мало что дают. Характерен протокол его допроса 31 августа Ф.Э. Дзержинским. В нем он заявил: "На вопрос о принадлежности к партии заявляю, что ответить прямо на вопрос из принципиальных соображений отказываюсь. Убийство Урицкого совершил не по постановлению партии, к которой я принадлежу, а по личному побуждению. После Октябрьского переворота я был все время без работы и средства на существование получал от отца... Дать более точные показания отказываюсь. Леонид Каннегисер". Впрочем, отметим, что Н. Коняев протокола данного допроса в следственном деле не нашел, отсюда возможный легендарный пересказ В. Шенталинским советского автора. Протокол краток (даже если он известен М. Скрябину и Л. Гаврилову по другим источникам), что вызывает определенные сомнения, т.к. допросы Ф.Э. Дзержинский проводил достаточно скрупулезно.

Постепенно сформировались несколько основных версий убийства Урицкого.

Версия Каннегисера, всегда на следствии подчеркивавшего одиночный характер своего теракта, свою личную непричастность к террористическим организациям и личный мотив убийства Урицкого. Последний заключался в мщении за расстрел ПЧК его близкого друга В. Б. Перельцвейга. Сообщение о его расстреле, среди прочих фигурантов, было опубликовано в советских газетах за подписями председателя ЧК Урицкого и секретаря комиссии Иоселевича незадолго до покушения. Данная версия наименее достоверная, т.к. основывалась на отрицании любой другой антибольшевистской деятельности Каннегисера, его участия в подпольном петроградском движении.

Версия М. Алданова: поэт-террорист. Она близка к версии Каннегисера. Более подробно описывается его окружение, особенно поэтическое ("Бродячая собака"). Отсюда, по автору, чувство справедливости, готовности к самопожертвованию. Эти обостренные чувства высокой души приводят к замыслу отомстить за смерть друга, за преданные идеалы. При этом сторонники данной версии, в ее модифицированном варианте, признают различные политические знакомства поэта, в т.ч. с радикальными элементами, но считают это увлечением, игрой, без прямой связи с его терактом. Несмотря на слабую аргументацию, версия Алданова имеет до сих пор распространение.

Более продуктивной нам представляется савинковско-филоненковская версия. Причастность Каннегисера к "Союзу защиты Родины и свободы" наиболее подтверждена источниками. Впервые о принадлежности Каннегисера к савинковской организации было официально сообщено 1 октября 1918 г., когда в "Петроградской правде" был размещен первый список лиц расстрелянных ПЧК.
"1. по делу убийства тов. Урицкого — Каннегисер Леонид Акимович, б<ывший> член партии народных социалистов, член “Союза спасения Родины и Революции”, бывший районный комендант право-всероссийской военной организации, двоюродный брат Филоненко…". Об этом же, закрывая в декабре 1918 г. дело о покушении на Урицкого, писал Антипов.

Главное, что выявило следствие Антипова, это связь Каннегисера с Филоненко (его двоюродный брат, фактически руководитель савинковской организации "Союз защиты Родины и свободы" в городе). Именно к нему обращался Каннегисер, пытаясь организовать свой побег из тюрьмы. Сам Савинков, скорее всего, также был знаком с Каннегисером еще с 1917 г. Очень важными в отношении активного участия Каннегисера в террористической организации были показания его знакомого Б. Розенберга. Он был секретарем специальной комиссии "по ликвидации дела Корнилова", образованной Первым Всероссийским исполкомом советов рабочих и солдатских депутатов. Каннегисер в этот период был секретарем Керенского, замом которого по военному министерству был Савинков. Согласно показаниям Розенберга, знакомство, после годового перерыва, возобновилось в июле 1918 г.


Отметим, что данные ожидания были характерны для савинковцев, которые в июле организовали в Поволжье в преддверии союзнического выступления антисоветское восстание. Об этом же писал и сам Савинков. Каннегисер обещал не только финансовое вознаграждение, но и пост коменданта одного из петроградских районов. Важным моментом было назначение вскоре новой встречи в доме на Рождественской улице. Данный адрес будет упоминаться и другими людьми.

Интересные воспоминания оставил и участник петроградского подполья Н.Д. Нелидов. Автор, штабс-капитан Преображенского полка, рассказал, что в мае 1918 г. он вступил, по приглашению Каннегисера, в подпольную организацию Филоненко, которая ставила целью истребление видных большевистских деятелей. Он подробно описал, как шла слежка за Урицким, как рушились один за другим планы заговорщиков его застрелить — сначала на улице у квартиры, потом на вокзале, затем убить, заодно с другими главарями большевиков, с помощью пяти баллонов синильной кислоты, разбив их на Всероссийском съезде совдепов (Филоненко взялся достать билеты на съезд).

О таинственном ящике, который прятал Каннегисер, упоминал и Алданов: "Леонид Каннегисер гулял летом 1918 г., вооруженный с головы до ног. Помню, раз он пришел ко мне ужинать: он имел при себе два револьвера и еще какой-то ящик, с которым обращался чрезвычайно бережно и подчеркнуто таинственно. Ящик этот он оставил у меня на ночь; на следующее утро он зашел за ним и столь же таинственно его унес". О контактах Каннегисера с Филоненко писали и другие участники подполья 1918 г., например, В. И. Игнатьев. В воспоминаниях Игнатьева упоминалось, что Каннегисер являлся одним из его сотрудников по военной организации, отвечавшим за связь. При этом Игнатьев не отрицал его контактов в Петрограде как с организацией доктора Ковалевского, так и стеррористической группой Семенова.

Таким образом, можно утверждать о безусловном участии Каннегисера в савинковско-филоненковской организации и участии в организации покушения. Единственно, что сам теракт, возможно, был выполнен самостоятельно, в отрыве от организации и здесь существуют несколько вариантов, уточняющих это обстоятельство.

Условно, четвертой версией убийства М.С. Урицкого, может быть обозначена сионистско- спекулятивная. Впервые она была выдвинута следователями Петроградской ЧК Эдуардом Морицевичем Отто и Александром Юрьевичем Рикс. Их версия причин покушения основывалась на характеристике, как личности Каннегисера, так и его семьи (известная иудейская еврейская семья с многочисленными сионистскими и финансовыми связями). Учитывалось ими и окружение семьи Каннегисера (арестовано около 500 человек), которых они также относили к сионистам.

Из документов следствия:



Эту версию следователи отстаивали даже после закрытия следствия, когда все арестованные члены сионистских организаций Петрограда и семьи Каннегисера были отпущены на свободу. Отстаивали и позднее, в 1919 г. и 1920-х гг., дополняя свои доводы в пользу своих выводов. При этом они шли даже в конфронтацию, как с питерским, так и московским чекистским начальством, включая Дзержинского.

На первый взгляд данная версия — проявление только антисемитских взглядов конкретных следователей, хотя и даже в таком виде, с небольшими дополнениями, версия активно используется в исследовании Н. Коняева. Он признавал, что за Каннегисерами стояли мощные сионистские круги. Вместе с тем, эта версия следствия, при избавлении от антисемитских формулировок, имеет право на существование. Отметим здесь ряд моментов. Во-первых, следствие выявило причастность к событиям 30 августа людей из семьи Каннегисера (прежде всего родителей), очевидно знавших о покушении заранее. Так в момент покушения, когда террорист пытался скрыться в направлении Миллионной улицы, ему навстречу следовал вооруженный браунингом Ю.И. Лепа, бухгалтер из конторы его отца. Другой сотрудник, секретарь отца Каннегисера, Г. И. Раудлер в момент теракта находилась около Певческого моста, также в непосредственной близости от места покушения. К этому можно добавить, что следствие установило тот факт, что родители забронировали Леониду место на специальный санитарный поезд, отъезжающий на Украину вечером 30 августа 1918 г. Это возможно было только при прямом посредничестве германских властей. Мать Каннегисера этого факта на следствии не отрицала, но объяснила желанием всей семьи уехать. Отметим также, что утром, до покушения, Каннегисер посетил семью, до этого вечером также побывав там.

Можно также найти дополнительные мотивы для устранения Урицкого со стороны финансово-промышленных кругов, к которым принадлежала и семья Каннегисера. Речь идет о прямой заинтересованности "экономических кругов" Германии в устранении летом 1918 г. Урицкого. С этой точки зрения представляет интерес дело И. П. Мануса, которое лично вел Урицкий. Данный дореволюционный финансист имел связи не только с рядом государственных служащих, но и с Григорием Распутиным, а также с международными спекулятивными кругами.

"Морис Палеолог считал его самым активным, наиболее ловким и исключительно влиятельным агентом германской разведки. Дипломат подозревал Мануса в том, что тот является "главным распределителем германских субсидий. О принадлежности его к "немецкой распутинской организации" показали во время допросов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства А. Н. Хвостов, А. Д. Протопопов, Н. И. Иванов, Д. Н. Дубенской и другие".

Летом 1918 г. в Петроград из Берлина приехал по официальным коммерческим делам Кюн, спекулянт с дипломатическим германским паспортом. Здесь он встречался с бывшими коммерсантами, с держателями акций. Важным моментом было то, что по условиям Брестского мира Советская Россия должна была оплачивать предъявляемые Германией русские ценные бумаги. Учитывая это обстоятельство, немецкая разведка через своих людей занялась скупкой за бесценок обесцененных в результате национализации акций Советской предприятий, с тем, чтобы предъявить их затем для оплаты золотым рублем. 28 июня 1918 г. был принят декрет о национализации крупной и средней промышленности, поле действия становилось больше. Одним из визитеров Кюна стал Манус, который сохранял определенное положение в послереволюционной России. Он оставался председателем правления "Российского транспортного страхового общества, членом правлений национализированных ранее "Русского внешнеторгового банка" и "Русско-Азиатского банка".

О намеченной встрече с Кюном стало известно петроградским чекистам. Согласно П. Лизунову, 1 июля 1918 г. из Наркомюста в ВЧК было отправлено письмо за подписью Орлинского, в котором сообщалось об афере, в которой принимал участие А.Ю. Добрый, член правления "Русского для внешней торговли банка". Через образованный им банк, он в Киеве собрал 50 млн руб. и с помощью этих средств скупал "большие ценности, принадлежащие русскому народу". Орлинский утверждал, что он поддерживал постоянную связь с директором этого же банка М. А. Криличевским. Согласно тем же сведениям, Криличевский уже продал за границу после Октябрьской революции Александровское Корюковское товарищество сахарных заводов и Южно-Русское металлургическое общество. Манус был явно связан с указанными лицами и следовало его арестовать.

Практически в этот же момент (3 июля 1918 г.) чекистами было получено письмо от конторщика "Российского транспортного страхового общества" Тулупова: "Игнатий Порфирьевич Манус, или "его превосходительство", как он любит, чтобы его величали, занят в данное время такими делишками, что прямо поражаешься. Больше всего заботит его скупка акций других предприятий и обществ, по всему видно, что готовит крупную махинацию. Манус работает тонко, неопытный человек не разберется в его плутнях, а наш комитет служащих идет у него на поводу, тем более что председателем комитета является барон Врангель".

Согласно письму, он также занимался укрыванием капиталов других предприятий и обществ, переводил в разные места как аннулированные акции, так и действительные облигации, займы и прочие ценные бумаги. В последнее время, когда в правлении никого из служащих не было, из кабинета Мануса что-то увозили по вечерам. Также он сообщил чекистам, когда и где назначена его встреча с Кюном для передачи акций. В тот же день Манус был арестован и доставлен на Гороховую. На первом опросе Манус отрицал предъявленные обвинения. На следующий день Мануса допрашивал Урицкий. После его перевезли в дом предварительного заключения на Шпалерной ул., 25. Уже в этот день, на вторые сутки после ареста, судьбой Мануса и возможностью его заинтересовались разные организации. Правление общества Юго-Восточных железных дорог обратилось в ЧК с просьбой ускорить производство по делу их директора, так как его личное присутствие необходимо для разрешения многих вопросов, в том числе и подготовки передачи дороги в государственную собственность. 13 июля 1918 г. правление общества Юго-Восточных железных дорог вновь ходатайствовало об освобождении под поручительство Мануса. В тот же день со схожей просьбой выступило правление Российского транспортного и страхового общества. При этом предлагался денежный залог, размер которого должен был установить сам председатель Петроградской ЧК. Все эти ходатайства были отклонены Урицким.

Вскоре, 15 июля 1917 г., на имя председателя Петроградской ЧК Урицкого было получено письмо от германского консула в Петрограде господина Брейтера, на которое также был получен отказ. В августе 1918 г. судьбой спекулянта озаботились уже видные советские деятели. Характерно, что за него стал хлопотать Раковский, которого ряд исследователей считали близким не только в определенный период биографии к Парвусу, но и к германским кругам.

Между тем, 18 июля 1918 г. из Наркомюста Северной Коммуны в Петроградскую ЧК поступило новое письмо, в котором сообщалось, что у Центральной уголовной следственной комиссии, возглавляемой Орлинским, имеются новые сведения о тесной связи Мануса с целым рядом известных коммерческих деятелей.


Следует отметить и другое дело, которое в этот период было под непосредственным контролем Урицкого. Речь идет об известной контрреволюционной организации доктора В.П. Ковалевского. Безусловно, в основе его было раскрытие вербовочной организации, занимавшейся переправкой офицеров и специалистов на Севере России, который контролировался англичанами. Однако, в этом деле был отдельный момент, который следует учитывать. По нему проходили члены правления и ключевые деятели Русско-английского ремонтного судостроительного товарищества на Мурмане. Этот момент представляется важным, так как один из фигурантов дела, директор Русского для Внешней торговли банка М. А. Криличевский также являлся директором пароходного общества "Котлас-Архангельск-Мурман". Тем самым, дело Мануса пересекалось с делом Ковалевского, при этом оба главных фигурантов были допрошены Урицким на второй день после их ареста (Ковалевский 22 августа 1918 г.). Об активной борьбе Урицкого с спекулянтами писал и А.В. Луначарский: "… он был самым страшным в Петрограде врагом воров и разбойников империализма всех мастей и всех разновидностей".

Таким образом, к 30 августа 1918 г. Урицкий многим представлялся главной опасностью для серьезных финансовых интересов ряда крупных финансовых деятелей Советской России, ориентирующихся на Германию. Поэтому сионистская версия следователей Отто и Рикса, в этом ракурсе, при замене еврейских кругов на финансовые, имеет определенный смысл. Возможна в этом плане и финансово-немецкая мотивировка убийства Урицкого. Отметим, что поиски выходов на иностранцев продолжались всю осень. В т.ч. рассматривались доносы граждан на иностранцев, например на иностранца Лаппо.

Еще одним возможным вариантом причин убийства Урицкого может быть, на наш взгляд, версия о вербовке Каннегисера. Данное обстоятельство, если имело место, может объяснить ряд нестыковок следствия. Урицкий в 1918 г. часто прибегал к вербовке арестованных, у него была личная встреча с Каннегисером. Сохранение жизни Перельцейгу могло быть условием данного действия в отношении Каннегисера. В этом случае логичным выглядит не только освобождение всех членов семьи Каннегисера после теракта в условиях красного террора, но и ряд других обстоятельств следствия, в т. ч. отсутствие большинства протоколов допросов.

Понятным может стать отсутствие мер наказания в отношении лиц, арестованных с оружием и находившихся вблизи от места преступления. Возможным следствием этой вербовки могло быть и разоблачение летом 1918 г. организации доктора Ковалевского и вологодского подполья. Отметим, что после встречи с Урицким именно туда выехал Каннегисер, и вскоре там произошли аресты. В этом отношении дальнейшее убийство Урицкого могло быть следствием невыполнения условий вербовки со стороны председателя ЧК. Впрочем, в настоящий момент это, безусловно, наиболее спорная версия, но и она может быть рассмотрена.


Автор: Илья Ратьковский

Источник