Л.Фридланд. 10-ть месяцев. Ленинград, «Красная газета», 1927

На пороге другой комнаты показался человек. Он с трудом передвигал ноги, гнувшиеся под тяжестью тела. Не замечая меня, он шел, держась за стену. Его взгляд уткнулся в пол, потом он сделал несколько шагов, медленных и неуверенных, в сторону и нагнулся около одного из лежавших. Худые пальцы, похожие на хищные когти, вылезли из рукавов шинели, ушли в кучу соломы. Они шарили. Человек этот искал. Тот, другой, рядом с ним, был неподвижен. Он был мертв.

Прошла минута. И, наконец, человек нашел. Он вытащил кость, на которой еще сохранились обрывки мяса, и, урча как зверь, поднес ее ко рту.

- Кто вы? – спросил я хрипло. – Как вы сюда попали?

Он вздрогнул. Увидев меня, он нахмурился. Глубоко запавшие глаза сверкнули на лице, заросшем пучками волос и свинцово-пегим от грязи.

- Он ее ел, когда был живой, - сказал он глухо, прижимая кость к груди. – Теперь она ему не нужна. Я ни у кого не отнимаю.

Звук живой речи привел меня в себя. Я подошел к нему. Он был ужасающе худ. От него распространялось зловоние.

- Вы получите сейчас пищу, - сказал я. – Откуда вы?

Его взгляд стал осмысленным. Упоминание о пище воодушевило его. Гримаса голода пробежала по лицу.

- Дайте кушать, - жадно и жалобно сказал он. – Я жлобинец. Здесь много наших. Мы попали в плен под слободой.

Сомнений не было. Я наткнулся на лазарет для военнопленных. В остальных комнатах было то же самое, - мертвые вперемежку с живыми. Умирающие коченели рядом с теми, кого пощадил кризис. Кто уцелел от тифа, тот погибал от голода. Другим приносила покой стужа. Это был дом обреченных. Жестокость и трусость обрекла их.