Первое покушение на Ленина
Источник: Газета "Правда", №5 (30648) 19—22 января 2018 года
Автор: Виктор КОЖЕМЯКО
В двенадцатитомной Биохронике В.И. Ленина, день за днём скрупулёзно фиксирующей все известные факты великой жизни, этому событию посвящено лишь двенадцать строк. Таков характер издания: хроника — значит, максимальный лаконизм. Удивляло меня издавна другое. Событие-то, о котором идёт речь, отнюдь не ординарное, а между тем даже в советское время мало кто знал о нём.
У меня же так получилось, что ещё в детстве я общался с человеком, которого можно назвать одним из главных действующих лиц той драматической истории. Это был водитель ленинского автомобиля, обстрелянного террористами в Петрограде 1 января 1918 года. Выдержка, находчивость и мастерство шофёра, сумевшего, не растерявшись от неожиданности, мгновенно сманеврировать и вывести машину из-под обстрела, фактически спасли жизнь вождя совсем юной Советской республики.
Надо заметить, что и сидевший рядом с Лениным в машине швейцарский социал-демократ Фриц Платтен, который станет вскоре коммунистом, тоже проявил находчивость. В решающий момент он резко пригнул голову Владимира Ильича, прикрыл его, и пуля, именно Ильичу предназначенная, ранила Платтена в руку.
А далее человека этого вместе с другими участниками покушения, когда их всё-таки схватили, должны были расстрелять. Но — не расстреляли. Так распорядился сам Ленин.
Считаю, об этом и кое о чём ещё, весьма существенном, непременно следует рассказать читателям «Правды».
Итак, 1 января 1918 года. Это по старому стилю, а по новому будет 14 января. Однако новый счёт времени в действие пока не вступил, и встречали в Петрограде первый послеоктябрьский год по прежнему календарю — в ночь с 31 декабря. Ленин вместе с Надеждой Константиновной едет на Выборгскую сторону, на «общерайонную встречу Нового года», где собралась в основном рабочая молодёжь.
«Юноши и девушки, танцевавшие вальс, — написал в своей книге Л. Данилкин, — быстро сообразив, что к чему, грянули «Интернационал» — в тысячу глоток». Но визит продлился недолго: «Ленин находился не в том состоянии, чтобы гулять всю ночь».
Действительно, не в том. Про один сюжет, начавшийся утром 31 декабря, Данилкин рассказывает как про «дело Диаманди». Напоминает при этом, что по мотивам его полвека назад известный советский писатель Савва Дангулов создал сценарий для замечательного фильма «На одной планете», где Ленина играет И. Смоктуновский.
А суть того дела серьёзная: румыны, решившие урвать Бессарабию у оказавшейся в крайне сложном положении России, разоружили целую дивизию русской армии, возвращавшуюся из боёв, и конфисковали её имущество. Мало того, арестовали и расстреляли большевиков!
«В ответ Ленин, не мешкая, предпринимает беспрецедентный, скандальный для «цивилизованного общества» шаг — приказывает арестовать румынского посла Диаманди: и его, и весь наличный состав посольства — в Петропавловку, и ультиматум: немедленно освободить русских солдат. Посол — член своей корпорации, и уже через несколько часов целая группа дипломатов присылает председателю Совнаркома — которого до того по большей части игнорировали как несуществующую инстанцию — решительный протест, причём выглядящий скорее как угроза, чем как обиженное всхлипывание. В ответ Ленин довольно щёлкает пальцами: он давно пытается наладить с дипкорпусом отношения; всей «оппозиции» он предлагает явиться к нему на приём — завтра».
Я специально привёл этот пространный абзац из книги Льва Данилкина. Ведь очень важно представить и осмыслить первое покушение с целью убийства председателя Совнаркома в контексте других, напряжённейших и сложнейших событий, буквально валившихся на Ленина в те дни и часы.
Вот и все эти послы, приём которым он назначил на четыре часа дня 1 января. Важнейшая встреча! Смысл даже не в том, чтобы «наказать» Румынию, хотя, разумеется, война ещё и с Румынским королевством Советской власти вовсе была не нужна. Но главное — дать понять через послов всем, в том числе великим державам: Советская Россия не позволит обращаться с собой как с тряпкой. И эту задачу во время получасовой острейшей встречи (к которой готовился полдня!) Ленин по-своему решил.
А в дверях Смольного с выходящими оттуда послами сталкивается Фриц Платтен — тот, кто помог организовать проезд Ленина из Швейцарии через Германию. И Владимир Ильич зовёт его с собой на митинг. Ехать надо срочно: в Михайловском манеже вождь должен выступить перед отправкой на фронт бойцов-добровольцев новой, социалистической армии.
Описывая состоявшийся митинг, Лев Александрович Данилкин делает упор на том, что ленинская речь здесь, «в отличие от всех прочих, была не слишком убедительной». Ссылается на слова очевидца и тоже в данном случае оратора — американского журналиста А. Вильямса (товарища Джона Рида), которые я только что и привёл, заключив в кавычки.
Более того, есть у Данилкина ссылка на самого Ленина, который тем же вечером, а точнее — ночью, в разговоре со знакомым норвежским социалистом якобы признался: «Я больше не оратор. Не владею голосом. На полчаса — и капут». И даже поделился двумя заветными желаниями: «иметь голос Александры Коллонтай» и «полчасика вздремнуть».
Могло так быть? Наверное, усталость, обычная человеческая усталость одолевает когда-то и гения, чьи способности представляются сверхъестественными. Ведь сколько речей к тому времени изо дня в день Ленин произнёс! Неисчислимо. Потому что чувствовал и понимал их необходимость. И народную реакцию на них, которая следовала каждый раз, Джон Рид называл «человеческой бурей».
Я уверен, после этого его выступления такая буря тоже была. Но к подступившей на данный момент усталости при самооценке оратора наверняка добавилась ещё и ленинская сверхтребовательность к себе. Что же удивительного, если сам он собой оказался не вполне доволен?
А вот что был «не слишком убедительным» для других, есть весомое основание усомниться. Очень весомое! Данилкин фактически дальше его приводит, и я тоже, конечно, приведу.
Имя тому основанию — Герман Ушаков.
Вообще, примечательно, что весьма объёмный том, вместивший многие сотни документальных свидетельств о белом терроре периода Гражданской войны, в самом начале содержит страницы именно о 1(14) января 1918 года, когда было совершено это первое покушение на Владимира Ильича. Автор книги протокольно сообщает:
«Машина Ленина Delaunay Belleville 45 (водитель Тарас Гороховик) была обстреляна неизвестными на пути следования автомобиля с митинга в Михайловском манеже обратно в Смольный. Обстрел был произведён во время переезда по мосту через Фонтанку, когда машина притормозила. Кузов машины был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло автомобиля. Лёгкое ранение в руку получил швейцарский социалист Ф. Платтен, пригнувший голову Ленина вниз...»
И вот — из воспоминаний Марии Ильиничны Ульяновой, которые процитированы тут же:
«Стреляют», — сказала я. Это подтвердил и Платтен, который первым долгом схватил голову Владимира Ильича (они сидели сзади) и отвёл её в сторону, но Ильич принялся уверять нас, что мы ошибаемся и что он не думает, чтобы это была стрельба. После выстрелов шофёр ускорил ход, потом, завернув за угол, остановился и, открыв двери, спросил: «Все живы?» — «Разве в самом деле стреляли?» — спросил его Ильич. «А то как же, — ответил шофёр. — ...Счастливо отделались. Если бы в шину попали, не уехать бы нам. Да и так ехать-то очень шибко нельзя было — туман, и то уж на риск ехали».
Всё кругом было действительно бело от густого питерского тумана. Доехав до Смольного, мы принялись обследовать машину. Оказалось, что кузов был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло»...
Осколками стекла было густо засыпано лицо шофёра, но он в тот момент не растерялся и дал всё-таки полный газ — на спасение.
— Действительно, счастливо отделались, — сказал Ленин. — Спасибо вам, товарищ механик, за вашу находчивость.
Я впервые встречусь с этим историческим «механиком», когда мне будет всего 6 лет. И тогда же узнаю полное его имя — Тарас Митрофанович Гороховик. Впрочем, сначала мне скажут: «Твой дядя Тарас».
Произойдёт это в Москве, почти четверть века спустя после обстрела на петроградском мосту через Фонтанку. Далее я про Тараса Митрофановича подробнее расскажу. А сейчас стоит проследить, как завершился тот первоянварский день для Ленина и кто всё же пытался его убить.
В своей книге Лев Данилкин замечает, что и отправкой окровавленного Платтена в госпиталь тот бесконечный новогодний день Владимира Ильича не закончился. Поразительно, однако после всего пережитого он в 8 вечера, как ни в чём не бывало, ведёт в Смольном заседание Совнаркома. Так и хочется воскликнуть: Ленин есть Ленин! Обсуждаются очень непростые проблемы: инцидент с румынским послом, вопросы об аннулировании госзаймов и создании ревтрибуналов...
Ну а затем-то — отдых? Нет, опять не получается. Прибыл член французской военной миссии Садуль, и следует острый продолжительный разговор об отношениях с Антантой.
Только уже за полночь Владимир Ильич отправляется в смольненскую столовую выпить чаю вместе с приехавшим норвежским социалистом. Это ему, по воспоминаниям, он посетовал на утрату ораторских способностей. А зря! Если бы знал, ЧТО выявит вскоре расследование дела о покушении...
На вопрос, кто организовал его, можно было бы ответить сразу и совсем коротко: враги. Понятно, что у Советской республики их хватало, и, как видим, метили они прямо в сердце революции. Данилкин опять ссылается, в частности, на уже упоминавшегося американского журналиста Вильямса. Ещё за несколько недель до покушения он и Джон Рид рассказали знакомым большевикам, какой ажиотаж вызвало в буржуазной среде предложение одного коммерсанта заплатить миллион за убийство Ленина. Начался чуть ли не аукцион: каждый готов был заплатить больше. И немудрено: уже в декабре 1917-го Ленин рекомендовал отправлять арестованных саботажников-капиталистов на принудительные работы.
Впрочем, о данном покушении даже в новейшей книге И. Ратьковского «Хроника белого террора в России» читаю: «Обстоятельства этого теракта до сих пор противоречивы, в частности, нельзя назвать с абсолютной точностью непосредственных организаторов».
В самом деле, как возможных организаторов покушения автор называет несколько разных антисоветских групп и фамилий, а окончательной определённости у него здесь нет. Но противоречивость я вижу и относительно исполнителей теракта. Если у Данилкина это трое молодых георгиевских кавалеров, то у Ратьковского значатся четыре фамилии, причём с добавлением «и других», не названных.
Видимо, научное расследование стоит продолжать, но я сейчас выделю главное и бесспорное. Во-первых, на участие в убийстве Ленина, сколько бы их ни было, пошли офицеры, связанные с возникшим в Петрограде «Союзом георгиевских кавалеров», то есть пошли не из-за денег, а «по идейным убеждениям». И во-вторых: убеждения их по ходу дела сильно пошатнулись. Это произошло, видимо, со всеми участниками, но особенно ярко — с 23-летним подпоручиком Германом Ушаковым.
Он приехал из Москвы в Питер, где уже созрел план убить «германского шпиона» — человека, которого Ушаков никогда не видел и не слышал, о котором фактически ничего не знал. В его машину он взялся бросить бомбу, то есть принял на себя главную задачу. Но когда услышал речь этого человека, когда увидел, как воспринимали эту речь многие сотни людей, набившихся в огромном помещении манежа, у него произошёл неожиданный и глубокий внутренний переворот.
Результат? Бомба осталась невзорванной! Если называть всё своими именами, молодой офицер бывшей царской армии спас жизнь вождя социалистической революции.
Сразу скажу и о том, что произойдёт несколько позднее: Ленин по сути спасёт жизнь этого офицера, а если точнее, то и всех его товарищей по несчастью, которых, в соответствии с законами революционного времени, конечно же должны были расстрелять.
А Ленин, «кровожадный» Ленин... Он расстрелять их не дал и приказал отпустить.
Как же могло произойти такое? Серьёзный повод о многом задуматься! Есть свидетельства, что Ленин внимательно следил за ходом следствия, которое возглавлял Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич — управляющий делами Совнаркома и одновременно председатель комиссии по борьбе с погромами в Петрограде. Вождь интересовался его впечатлениями о беседах с арестованными, не раз советовал: «Давайте им побольше читать газеты».
Так совпало, что, когда следствие о покушении уже близилось к концу, германские войска, нарушив перемирие, взяли Псков и двинулись на Петроград. Колыбель революции оказалась на осадном положении. Публикуется знаменитое ленинское воззвание «Социалистическое Отечество в опасности!» И вот тогда участники покушения попросились на фронт. Узнав об этом, Ленин немедленно распорядился: «Дело прекратить. Освободить. Просьбу выполнить».
Это был акт доверия, которое в первые месяцы после Октября молодая Советская власть проявляла ко многим своим противникам. Судя по всему, в данном случае освобождённые из-под ареста доверие оправдали. Так, Герман Ушаков успешно командовал красным бронепоездом. И товарищи его, поначалу тоже не принявшие Октябрьскую революцию, теперь честно стали на её защиту. «Дрались, как обещали, храбро и хладнокровно, кровью искупили свою вину и произвели огромное разрушение в немецких войсках», — писал В.Д. Бонч-Бруевич в 1931 году на страницах газеты «Гудки Петроградского пролетариата».
Однако о Германе Григорьевиче Ушакове надо всё-таки сказать отдельно. Именно потому, что совершенно необыкновенной по глубине и силе оказалась перемена его отношения к Ленину. От привитой ненависти как к погубителю России до осознанной и великой любви как к истинному её спасителю. Он проникся этой любовью, почувствовав и редкостные человеческие достоинства Владимира Ильича, к которому все последующие годы своей жизни ощущал особую близость — личную.
В январе 1924-го пробился к Бонч-Бруевичу с убедительнейшей просьбой: постоять хоть совсем немного у гроба такого дорогого человека. А через три года, в 1927-м, отправляется в Шушенское, чтобы прикоснуться к местам ссылки молодого Ульянова-Ленина и пообщаться с людьми, которые лично знали его.
Четыре месяца он провёл в обстоятельных беседах с ними. Простые, ни на что не претендовавшие, они помнили ссыльного в своём селе не как известного на весь мир великого вождя, а как Владимира Ильича — хорошо знакомого по совместной жизни человека. Потом Ушаков напишет:
«В их доброй памяти о Ленине много задушевной искренности, теплоты, которая говорит за то, что она не могла быть вызвана чем-либо иным, кроме личных качеств Владимира Ильича Ульянова… Что касается нас, то… в рассказах этих деревенских реалистов официальный иконописный портрет вождя приобрёл черты живой человечности и в наших глазах получил гораздо большую важность и ценность».
Так и есть! Я убеждаюсь в этом, читая сейчас те семь очерков под общим заголовком «Ленин в Шушенском», которые родились из-под пера Германа Ушакова. Рукопись долго хранилась в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма, куда поступила в составе личного архива В.Д. Бонч-Бруевича после его смерти в 1955 году. Здесь впервые ознакомился с ней в 1982 году бывший заведующий Домом-музеем В.И. Ленина в Шушенском Ю.П. Волченков. С его предисловием и главой об авторе силами музея-заповедника очерки изданы теперь книгой, которую (спасибо ему!) я получил от Л.А. Данилкина.
Интереснейшее чтение. Снова и снова убеждаешься, что правда о Ленине светла, необорима и безгранична. И эту правду особенно необходимо знать сегодня, когда чёрными тучами пытаются заволочь её со всех сторон.
Например, одновременно с отзывами о Ленине сибиряков, знавших его, читаю в правительственной «Российской газете» восторги по поводу очередной карикатуры на этого человека. Речь о постановке московским Театром Наций под руководством Евгения Миронова цикла сцен по мотивам солженицынского «Красного колеса». Вот что говорится про фрагмент под названием «Вагон системы «Полонсо»:
«Евгений Миронов играет Ленина, Евгения Дмитриева — Крупскую, Людмила Трошина — её мать Елизавету Васильевну. Это самая смешная, при всей безнадёжности и беспощадности, вещь цикла. Вагон новейшей системы колесит по Европе… Много лет этот вагон, личинка будущей катастрофы, носит в себе того, кто, по версии автора, является фанатиком, не связанным со своей родиной ни памятью, ни любовью, мечтающим лишь о всемирной бойне; он даже тёщу доводит до храпа своими речами и диктовками. Только преданная и ревнивая жена заглядывает ему в рот, подыгрывает в малейшей затее и счастлива любым его случайным, по-партийному бесполым прикосновениям…»
И ведь не стыдно такое выдавать для публики! Что сказали бы, увидев на сцене этот злобный шарж, современники Ленина — шушенские крестьяне? Что сказали бы записывавший их воспоминания Герман Григорьевич Ушаков и ленинский шофёр Тарас Митрофанович Гороховик, бережно хранившие у себя в душе совсем иной, абсолютно не похожий образ?..
Два человека — две судьбы. Лично они друг друга не знали, Герман Ушаков и Тарас Гороховик, но тот первоянварский вечер 1918-го соединил навсегда их имена. Оба, каждый по-своему, пришли к ленинской правде. И оба стали тогда спасителями жизни Ленина.
Герман Григорьевич родился в многодетной семье сельского священника Вятской губернии. Мог бы тоже стать священником, поскольку с большими успехами учился в духовной семинарии. Однако незадолго до окончания покинул её, а с началом войны в 1914-м ушёл на фронт. Участвуя в знаменитом Брусиловском прорыве, был ранен и за проявленную отвагу награждён Георгиевским крестом. А ещё — получил офицерское звание и вместе с ним дворянский титул, хотя без права наследования.
После длительного лечения в госпитале его назначили на должность адъютанта при командующем Московским военным округом. Напомню, что из Москвы в конце революционного 1917-го он и отправился вместе с несколькими своими товарищами в Петроград — «для выяснения обстановки» в столице после октябрьских событий.
Между тем Тарасу Митрофановичу Гороховику обстановка эта в основном была понятна: он ведь сам стал активным участником Октября. Крестьянский сын из деревни Николаевка (ныне Красногорского района Брянской области) в 1910 году призван в армию, где становится военным шофёром. С выбором, на чьей стороне быть во время революции, будущий большевик не колебался. А как лучшего шофёра его направляют в распоряжение автобазы Совета Народных Комиссаров. Впрочем, вряд ли думал он тогда, что будет везти на машине самого Ленина…
И вот так случилось, что этот человек с Брянщины оказался мужем двоюродной сестры моего отца — тёти Маруси. Он из Николаевки, а отец из Александровки, деревни по соседству. После окончания уже в советское время Ленинградской лесотехнической академии (аж в 35 с лишком лет!) направили отца на работу в Рязанскую область, где потом я родился. А когда мы ездили из своего Можарского лесхоза и потом из Шацкого в Москву, останавливались обычно у Гороховиков: квартира их находилась на Садовой-Самотёчной.
Тогда-то, ещё дошкольником, и узнал я впервые про первое покушение на Ленина. Наверное, отец рассказал, точно уж не помню. Зато прекрасно помню, с каким нетерпением и волнением ждал в первый раз появления этого «исторического человека». Он пришёл с работы явно усталый, в сером поношеном плаще на высокой сутулой фигуре, что вместе взятое никак не соответствовало моему представлению об исторической личности. Самый что ни на есть будничный вид.
И таким обычным, очень скромным оставался он, собственно, всегда, при всех наших последующих приездах, уже послевоенных. Продолжая, несмотря на возраст, работать в автобазе управления делами Совнаркома, а затем Совета Министров СССР, видимо, сам машины с каких-то пор не водил, а занимался ремонтом, профилактикой. Это я так предполагал, он же о работе своей не распространялся. Да и вообще был малоразговорчив, хотя я ловил буквально каждое его слово. И хотелось расспросить об очень многом!
Увы, на долю мою доставались больше дети тёти Маруси и дяди Тараса — Миша и Коля, Галя и Нина. С двумя последними дружба сохранялась много лет, пока их не стало. Родителей, естественно, не стало ещё раньше. И мучает меня до сего дня неосуществлённая в своё время мечта — записать воспоминания ленинского шофёра.
А что всё-таки особенно врезалось в память из впечатлений той квартиры на Садовой-Самотёчной? Как-то обмолвилась тётя Маруся, что все годы, до самой своей смерти, звонила им Мария Ильинична, сестра Ленина. Расспрашивала о жизни и о том, не надо ли в чём-то помочь. Иногда с тем же звонила Надежда Константиновна, но Мария Ильинична — постоянно. Бывала она и дома у Гороховиков. Приглашала Тараса Митрофановича к себе в «Правду», где, как известно, была ответственным секретарём…
Да, думал я, вот это по-ленински. Не забывать добро.
А с чем теперь столкнулся? Собравшись написать эти заметки, решил поинтересоваться, какие материалы о Тарасе Митрофановиче Гороховике есть на малой родине его, в Брянской области. И первый секретарь Красногорского райкома КПРФ Василий Михайлович Мельников сильно меня огорчил.
Были, оказывается, такие материалы в музее школы №1 райцентра Красная Гора, сам же Василий Михайлович кое-что интересное передавал туда от родственников Гороховика, но сейчас… ничего нет!
— Как же это? — ахнул я.
— Ну, вы же понимаете, «немодно» стало выставлять Ильича и его товарищей…
Понимаю. В «лихие девяностые» сам видел горькую участь многих школьных музеев, которые уничтожались даже не частично, а целиком. Выходит, не кончилось то уничтожение?
А Василий Михайлович рассказывает об энтузиастах-подвижниках, создателях музея в Красной Горе. Ими стали главный редактор районной газеты «Ленинский путь» Александр Иванович Снытко и его жена Елена Васильевна — преподаватель истории в школе. Немало потрудились, чтобы собрать и представить всем бесценное историко-краеведческое богатство.
Собирать и создавать всегда нелегко. Разрушать и разбрасывать — легче. Но простит ли это история? Простит ли будущее?
А понятия «модно» или «немодно» к титанической личности Ленина и ко всей деятельности его никакого отношения не имеют.
Кстати, все актуальные публикации Клуба КЛИО теперь в WhatsApp и Telegram:
подписывайтесь и будете в курсе.
Поделитесь публикацией!
© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.