Воспоминания начальника боевой дружины / 1926г.

Автор: М.Николаев

«Новая Москва», 1926

  

Ремесленная школа, давшая мне шлифовку, заставила как бы выделиться из общей массы. Я не играл в карты, не пил вина, не играл в орлянку, и искал товарищей в среде, значительно превышавшей меня по возрасту и практически-житейскому опыту. Вспоминаю с любовью и признательностью Евгения Ивановича Немчинова, еще до моего с ним знакомства отбывшего административную ссылку. Это первый мой крестный отец в политической жизни. Он и сейчас жив и работает в вагоностроительном заводе (слесарь-машинист). Вспоминаю его подход к обработке нас. Дал он мне под величайшим секретом, - что бы вы думали? Евангелие Л.Н.Толстого в рукописи. И представьте, я, балбес, получивший все-таки почти среднее образование, несколько дней не решался начать читать. Ведь Л.Н.Толстой был отлучен постановлением святейшего синода от церкви, предан анафеме, проклятию… Как тут быть? А ну как угодишь в преисподюю! От отца и матери скрывал его на груди, даже ложась спать; разрешил себе выпить для смелости, и с внутренней дрожью все же начал читать. Вчитываясь, вдумываясь все глубже и глубже, освоился… уяснив себе ту тонко сотканную паутину, опутывавшую нас с рождения, с пеленок, державшую нас в духовном рабстве...

Тайком, просиживая ночи напролет, я переписал эту рукопись мелким убористым шрифтом и, в свою очередь, под величайшим секретом начал давать ближайшим товарищам (…)

(…) 9-го декабря проходил большой митинг в Аквариуме; после его разгона, после арестов началась баррикадная работа. 

Темнота… электрическое освещение не работает, а газовые фонари побиты; почтовые ящики посорваны, снимаются ворота, тащится рухлядь, ящики, бревна, вывески засыпаются снегом, подносят воду, поливают, соображая, что, когда обледенеет, крепче будет, - так строилась баррикада между Кудринской площадью и Триумфальной. В постройке баррикад принимало участие и широкое население, частью косвенно, частью непосредственно, с той лишь разницей от дружинников, что следует показаться тому или иному отряду казаков, жандармерии, и на баррикадах остаются только дружинники, остальные же – в подворотни. Совершенно незаметно, сами по себе, забастовки стали переходить в настоящее вооруженное восстание (…)

Забравшись на пароход без билета, «всыпаюсь», но меня, как специалиста, не ссаживают, а заставляют отработать в машинном отделении, против чего не возражаю. Добрался до Нижнего, там пересаживаюсь на пароход, тоже без билета, на корме; разыскивая место, где укрыться, натыкаюсь на одну большую бочку, непрочно стоявшую, подталкиваю с края, вижу, приподнимается, и как бы пустая. Заглядываю вниз – ноги. Соображаю… Решил, что на двоих хватит, просовываю голову и слышу матерную брань. «Ничего, ничего, не волнуйся, потеснись только», - так знакомлюсь с одним из бежавших матросов броненосца «Потемкина» (броненосец «Потемкин» ушел со всей восставшей командой в Румынию под осень 1905 года) (…)  

  

(…) Для меня одесская тюрьма 1906 года показалась хорошей гостиницей сравнительно с Бутырской тюрьмой 1905 года.

Камеры не запирались, на кругу танцулька, свободный вход во двор на прогулку, свободный приход посторонних, хозяйственная артель, великолепная пища, солидная библиотека, свободные собрания по камерам, дискуссии. (…)  

(…) (В Бутырской тюрьме) в конце концов как беспокойного перевели в коридор «смертников». С переводом я выгадал: здесь можно было ловить голубей. Спустишь ниточку с заготовленной из волоса петлей и караулишь; редкий день охота не удавалась, не поспевали мешать и часовые.

Мясо голубя, даже не проваренное, а лишь выдержанное в кипятке, есть можно, и оно служило дополнительным блюдом к тюремной баланде.