Похоже, большинство российских наблюдателей восприняли очередной всплеск антироссийских настроений в Грузии как довольно внезапный, как гром среди ясного неба, как говорят англичане, out of the blue. Потому и реакция в основном поверхностная и эмоциональная, как собственно и на протяжение всей истории русско-грузинских отношений.

Не могу промолчать. Родившись и долго прожив в Грузии, познав все, что было в этих взаимоотношениях - и хорошее, и не очень, занимаясь в последние годы скромными исследованиями в этой области, в который раз прихожу к выводу, что необходимо более глубоко разбираться в противоречивой истории и пестрой палитре грузинских общественных воззрений. И особенно в той роли, которую в ней уже давно играет грузинский национализм. Именно этот аспект и остается вне поля зрения большинства наших авторов. Написав эту статью несколько лет назад, теперь вижу, что проявил неоправданный оптимизм, предположив, что, столкнувшись с новыми геополитическими реалиями, грузинское общество наконец излечивается от национализма. Оказалось, не совсем так. Почему? Объяснений много. 

Почти три десятка лет после распада СССР многие новообразованные государства все еще продолжают мучительный поиск путей своего дальнейшего социально-экономического развития, идеологические ориентиры и идентичность. Относится ли к их числу и Грузия?

И да, и нет. Двойственность обусловлена конкретными вехами развития местной общественной мысли, которая на протяжение веков определяла грузинский политический дискурс. Достаточно вспомнить, какими подходами руководствовалась грузинская элита в разное время, какие из них возводились в статус господствующей идеологии, с какими событиями и именами они связаны, почему одни из них были легко преданы забвению, а другие сохранили свою актуальность. Даже грузинские эксперты и ученые согласны с тем, что в пестрой палитре общественных воззрений последних столетий (от консервативных и традиционалистских - до либеральных и космополитических) всегда видное место занимали и националистические, которые так или иначе эксплуатировались и грузинской правящей элитой, и внешними силами на разных этапах истории. 

Уже совершенно очевидно, что основная причина сегодняшних «протестных настроений» – в безусловно деструктивном западном влиянии. Именно это влияние теперь определяет грузинский политический дискурс, тормозит извечное стремление грузинского общества к справедливости, самоопределению, восстановлению своей идентичности как одной из древних и самобытных цивилизаций. Именно внешнее влияние не дает развернуться в республике позитивным процессам на основе трезвой оценки своего места в меняющемся мире, требует от грузинского общества все новых жертв в бессмысленном (ранее, я миролюбиво называл это трагикомическом) противостоянии с Россией. Именно оно наносит авторитету Грузии огромный моральный ущерб, приводит к потере ее цивилизованного лица.

Конечно, заметно излишне эмоциональное восприятие истеричных оскорблений, прозвучавших в эфире одного из грузинских телеканалов. Что, подобного мы не наблюдали ранее? Еще как наблюдали. Десятки раз. Конечно, каждый раз возникает справедливое негодование по поводу неблагодарности и низкого уровня культуры соседей, что не укладывается в сознании, пропитанном стереотипами о единоверии и братстве. Конечно, вопросы остаются. Почему, например, протестующих по поводу хамства одного журналиста тбилисцев в десятки раз меньше, чем собирающихся на антироссийские митинги. Почему каждый отдельно взятый грузин доброжелателен, открыт, стремится выглядеть интернационалистом, а собравшись - они могут дойти до пещерного национализма. Наконец, как впредь относиться к местному гостеприимству. И еще много простых вопросов, на которые нет простых ответов.

Прошлое столетие, к сожалению, вошло в историю человечества как век национализма. В иных краях национализм иногда выступал мощной объединяющей силой в борьбе за национальное освобождение (в Европе, Африке, Азии, Латинской Америке), хотя и сопровождался проявлениями национального превосходства. У нас же, на постсоветском пространстве способы и формы утверждения десятков национальностей оказались националистическими до мозга костей, до абсурда. Почему же нам так не повезло? Имперская политика создала запутанную систему национально - административных отношений, которые при социализме усложнились, переросли в тяжелые конфликты, а с крушением СССР и вовсе взорвались, показав звериный оскал современного национализма (Карабах, Средняя Азия, Чечня, Абхазия, Ю.-Осетия и др.). 

Эта сложная проблема потребует длительного осмысления, кадров, подготовленных не только в вузах, а самой жизнью, проведения ювелирной внутренней и внешней политики и, конечно, терпения и доброжелательности. Трудно не признать, насколько дальновидной была реакция российского руководства, которое не позволило себе чувства мести ни в августе 2008-го, когда наши войска были в десяти минутах от Тбилиси, ни сейчас. Хотя основания для этого безусловно были. И грузинское общество явно ждало возмездия за авантюры. Россия же в который раз проявила терпение, великодушие, наконец, величие. Российский президент, как бы это кому-то не нравилось, подтвердил, что является самым авторитетным в мире политиком, вновь завоевавшим симпатии, в том числе простых грузин. 

По общим оценкам, в настоящее время грузинский национализм переживает серьезный идейный кризис, дезориентирован и находится в процессе самоопределения. В повестке дня остро стоит вопрос о построении «новой грузинской идеи». Но строительные материалы все те же – традиционализм и либерализм (космополитизм). Лишь сравнительно небольшая здравомыслящая часть элиты понимает, что после утраты значительной части территории страны, нанесшей самый тяжелый за последние два столетия урон не только грузинской государственности, но и национальному самосознанию, возникла новая историческая реальность. Эта реальность требует пересмотра приоритетов, на первом плане – извечный вопрос о том, каким должно быть грузинское государство. 

Убежден, что переоценивать важность проблемы грузинского национализма, баланса между традиционализмом и либерализмом и т.д. с точки зрения их влияния на дальнейшее развитие российско-грузинских отношений не стоит. Ибо это чревато новым вовлечением в непродуктивную вязкую полемику, невольным порицанием или признанием старых, как мир, идей национальной исключительности. («Слишком много чести»!). Ясно, что в этом смысле Грузия уже несколько столетий ходит по кругу. Как подметил один из грузинских политологов, это - малая страна, порождающая властные феномены больших стран и даже сверхдержав. И это понятно - ведь всегда было, кому подражать. 

Уделять чрезмерное внимание грузинскому национализму, переживающему очередной виток агонии –  значит потакать призрачным амбициям части грузинской элиты, помогать ей в создании образа внешнего врага. Лучше разобраться в том, что для России лучше - традиционализм, или прозападный либерализм ближайших соседей. Из двух зол, как известно, выбирают меньшее. И, вообще, исходить из реализма, терпения и умеренной доброжелательности. Элиты, так или иначе, договорятся. А трудолюбивый и гостеприимный грузинский народ, который веками помогал единоверной России простирать свое могущество, который пригрел и накормил десятки тысяч российских беженцев, спасавшихся от царизма, раскулачивания, голода, фашизма, народ, который сражался с нами бок о бок на полях Великой Отечественной и прожил с нами под одной крышей больше двух столетий, не достоин неприличных обвинений в национализме и прочих «-измах».  

Теперь обещанная статья. Предупреждаю, ее может осилить только тот, кто глубоко интересуется предметом, а не спешит с выводами и оценками, которыми сегодня пестрит наше информационное пространство.

   

Общеизвестно, что национализм – опасное и многоликое явление, от которого не застрахован никто. О нем говорят и спорят практически все, но только … не в отношении себя, своей нации. Что же под ним подразумевать, как его не спутать с патриотизмом, как не оскорбить знакомых, соседей? Назовешь националистом патриота – обидишь человека, сочтешь обычным патриотом махрового националиста – горько пожалеешь. Эти вопросы актуальны всегда, а сегодня, когда национализм становится одним из питательных духовных источников экстремизма и проводника западных интересов на постсоветском пространстве, и подавно. 

Акакий Ростомович Церетели

Оставив рассуждения о дюжине разновидностей национализма (от литературного «романтического» до религиозного), остановимся на тех случаях, когда принадлежности к собственной нации человек/народ уделяет болезненно излишнее внимание, стремится подвести под это некую политическую свои взгляды и эмоции некую платформу. Согласитесь, это далековато от патриотизма, который подразумевает любовь к своей стране, нации и истории, без каких-то платформ и программ. Грузинский политолог Г.Хуцишвили в этой связи вспоминает Дж. Оруэлла:

Другие грузинские исследователи предлагают более жесткую трактовку национализма как вполне конкретного явления, которое нельзя отождествлять с этноцентризмом, шовинизмом, империализмом, сепаратизмом и т.д. Возникновение национализма, напоминает Г.Векуа, относят к эпохе буржуазных революций, когда происходило крушение феодальных, сословно-аристократических и религиозных империй. Национализм опирался на мелкую буржуазию, а характерными чертами государств, созданных не его основе были унитаризм, регионально-языковая унификация. Франция дала миру Etat-Nation (государство-нация): нация состоит из граждан, и в ней нет этнических меньшинств, этническое происхождение для гражданина, ничего не значит, его не признает ни законодательство, ни культурно-просветительская политика государства и т.д.

Не стоит смешивать и универсальные принципы национализма с его видами и проявлениями. (Хотя националисты вовсе не задумываются об этой универсальности и, тем более, об интересах других национальностей и желают иметь не больше, не меньше – программу!). Еще есть определение национализма как политики и идеологии в их неразрывном единстве, то есть, убрав одно и другое, получим обычное чувство привязанности к своему народу, к родине. Само по себе оно не несет движущей энергии. Но, если к нему подмешать соответствующую идеологию, то получим национализм, порождающий кровавые конфликты. Классический национализм к тому же подразумевает поиск смысла слова «национальность», полагая, что это, прежде всего -  общий язык, поскольку именно он связывает людей с их историей, мифологией и территорией.

 

Связка: язык, территория, мифология, в общем, логична. Хотя и не может объяснить, откуда, например, многоязычные национальности (швейцарцы, бельгийцы, индийцы и многие др.). Или же, почему совершенно разные нации считают родным языком, к пртимеру, испанский или английский. Поэтому остановимся на такой попытке дефиниции: национальность - это сочетание в различных комбинациях этнической и языковой идентичности, общего исторического опыта, культуры и религии…

Современные оценки роли национализма в грузинском обществе различны. Они не всегда позволяют сориентироваться в местной общественно-политической жизни, вызывают путаницу и иллюзии. Грузинские политологи признают, что национализм часто проявлялся в «самых разнообразных формах», вплоть до «ультранационализма» З.Гамсахурдиа, нелепости его лозунгов («Грузия – для грузин», «С осетинским варварским народом нельзя разговаривать на равных» и т.п.). Но и они оговариваются, в том смысле, что эти «ошибочные шаги» работали на внешние силы (понятно, какие), не без гордости повторяют, что Грузия всегда была одной из самых многонациональных республик, что национализма здесь никогда не было и допускают, что у лидеров грузинского национально-освободительного движения всегда имелись «серьезные опасения за дальнейшую судьбу титульной нации».

Часть грузинских политологов настаивает, что к моменту развала Союза грузинская национальная идея заключалась в создании независимого государства, а вовсе не в борьбе с коммунизмом, и что именно крах последнего повлек возрождение национализма. И, что, будучи «в составе», грузины вынужденно воспринимали свою страну как родину, но не как государство. Говоря, к примеру, о событиях 1956 года, они отмечают, что Грузия тогда восстала не против официальной идеологии, а против Хрущева, который оскорбил заслуги Сталина.  И тут же противоречат себе, называя демонстрации в Тбилиси антисоветскими.

Иногда грузинские коллеги склонны сводить проблему национализма к частностям, например, осуждают окружение З. Гамсахурдиа за нападки на известного режиссера Э. Шенгелая, оправдывавшего смешанные, в том числе, грузинско-русские браки. Или вспоминают, как грузинские националисты возмутились отменой графы «национальность» в паспорте и успокоились лишь тогда, когда им объяснили, что это – общепринятая международная практика и т.п. Либо вовсе упрощают тему, сводя дискуссию к малозначительным эпизодам. Например, по поводу ограничения въезда в Грузию то китайцев, то африканцев («Такие иммигранты — пока экзотика, но они могут представлять угрозу демографии нашей нации»). Они подчеркивают, что грузинское общество, не смотря на «навязанные извне политические спекуляции», «бережно относится к своим историческим национальным меньшинствам, а вот к выходцам из далеких стран испытывает некоторое предубеждение». В Тбилиси можно услышать гордые сентенции о том, что после вступления Грузии в Европейскую комиссию против расизма фактов дискриминации местных нацменьшинств здесь не отмечалось. Или, что Госдепартамент США или европейские политики в очередной раз «выразили озабоченность» по поводу отдельных случаев религиозного (но никак не этнического) экстремизма в Грузии. И т.п.

Грузинские собеседники повторяют: национальные меньшинства, компактно проживающие в Грузии, часто не владеют государственным языком, что мешает их полноценной интеграции в грузинское общество, однако никакие санкции к ним не применяются. В начале 20-го века грузинские меньшевики тоже были «искренне обеспокоены» правами русских и … закрывали русские школы и церкви. Еще недавно М.Саакашвили с похожим пафосом «волновался» о равноправии нацменьшинств. При этом обеспечить в Грузии сколько-нибудь полноценную интеграцию нацменьшинств в нечто единообразное за двести лет не удалось ни царским наместникам в Тбилиси, в частности, многоопытному в национальном вопросе графу Воронцову, ни советской власти с ее мощной интернационалистской риторикой. Зато сокрушительный удар по хрупкому процессу «народообразования» в Грузии грузинские националисты нанесли за считанные дни и в начале 1990-х, и в августе 2008-го, и сейчас. Никому не ясно, откуда возьмутся сотни тысяч рабочих мест для «полноценной интеграции» инородцев, если их не хватает для десятков тысяч грузинских беженцев.

Как и раньше, звучит тезис о том, что в грузинской политической мысли и истории нет суждений, выражающих ненависть к другим нациям, ибо толерантность является устойчивой тенденцией. И своеобразное обоснование: еще грузинский писатель и просветитель Я. Гогебашвили писал:

(Обоснование сомнений не вызывает, чего не скажешь о самом тезисе). 

Словом, судя по некоторым местным оценкам, иных межнациональных проблем, нежели «небольшая часть» осетин, азербайджанцев, армян, русских, евреев, курдов и пр., не желающих изучать грузинский, да заезжие китайцы с гвинейцами, в Грузии нет, и в целом здесь царит межэтническая гармония… 

Вместе с тем, продолжают вспыхивать скандалы в связи с провокационными высказываниями грузинских политиков и общественных деятелей. Один из местных министров как-то заявил, что только грузины и абхазы являются коренными народами, а «проживающие в Грузии представители иных национальностей рассматриваются как диаспоры других стран».

Абхазские негры

Откуда взялся странный лозунг «Грузия для грузин!», - негодуют многие. Борьба между национализмом и либерализмом всегда была у грузин в крови, являлась вполне обычным элементом местной общественно-политической жизни, но это, мол, вовсе не тождественно подобным заявлениям. Ссылаются, например, на известного грузинского классика В. Пшавела, который в своей работе «Космополитизм и патриотизм» писал:

Такая разноголосица, такой нестройный грузинский хор.

Говоря об истоках «самобытного грузинского национализма» (невольно вспоминается изобретенное последним иранским шахом М.Пехлеви лукавое «позитивный национализм»), грузинские исследователи полагают, что он  - от идеи мессианства, зародившейся в национальном сознании еще в 12-м, «золотом», веке расцвета грузинской государственности, культуры. Эта идея, в частности, вытекала из убежденности в том, что грузинский язык — язык Христа, что Грузия — удел Святой Богоматери, что сам грузинский алфавит — один из дюжины алфавитов в истории человеческой цивилизации, образованных самостоятельно и т.д., и т.п.

Возрождаемая впоследствии концепция грузинского национализма переняла все эти тезисы, в том числе о блистательном и доблестном историческом прошлом Грузии, когда ее территория «простиралась от Никопсии до Дербента». Дальнейшая многовековая эпоха иноземных нашествий, геноцида, ассимиляции, утрата грузинами более половины обретенных территорий и населения, естественно, умалчивались. 

Отправной точкой грузинского национализма считается середина 19-го века, а его родоначальником - общественный деятель, князь, поэт, публицист и борец за суверенитет Грузии Илия Чавчавадзе, сформулировавший идею: Язык, родина, вера. Получив образование в Санкт-Петербурге, в качестве российского чиновника особых поручений он участвовал в крестьянской реформе в Кавказском наместничестве, был мировым судьей, председателем общества грамотности, членом Государственного совета от дворянских обществ. Возглавлял местных демократов-националистов в борьбе за предоставление Грузии автономии, нажил немало врагов среди чиновников Наместничества и большевиков (первых не устраивали его антиимперские убеждения, последних - то, что он уводил крестьянство от радикального социализма к идеям национализма). Все последующие грузинские общественные деятели так или иначе были его продолжателями, хотя считали себя «видными фигурами национально - освободительного движения» (вспоминается I am very poor, but very progressive из ерничаний советской молодости относительно «пролетарского интернационализма»).

Из образов и метафор грузинских писателей последних столетий понять их истинное отношение к национальной идее и к ее составляющим (самобытность, традиционализм, патриотизм, национализм, шовинизм, сепаратизм и т.д.) непросто. Большинство высказываний обтекаемы и универсальны, с ними не поспоришь. Но почему у видных грузинских носителей традиционалистских взглядов проскальзывают опасения за утрату национальной идентификации? Конечно, прежде всего, из длительного и нелегкого опыта общения с метрополией, высокой цены, в свое время заплаченной грузинской элитой за государственность и стабильность своего положения – инкорпорация в Российскую империю, утрата церковной автокефалии, факты ущемления культуры и языка и пр. Но не только поэтому.

Через несколько десятилетий от публицистических изысканий грузинский национализм переходит к конкретным действиям на политическом поле. К началу двадцатого столетия – уже темпами, опережавшими другие окраины империи. На фоне активизации различных групп социал-демократов, националистов и пр. на Кавказе нарастает мощная большевистская интернационалистская риторика. Она не могла не насторожить местную элиту, даже тех ее представителей, кто получил образование в Петербурге, Берлине и Париже и набрался там революционной «заразы». Когда противостояние стало кардинально меняться в пользу большевиков, и их лозунги о перераспределении социальных ролей зазвучали как условие, ультиматум, традиционалисты окончательно осознали неизбежность пересмотра сохранявшихся при «национал - демократах» и меньшевиках привилегий - феодального землевладения, природной ренты, классового неравенства и эксплуатации (условий, вскормивших многие поколения местного дворянства и интеллигенции – т.н. «традиционалистов»). Вот и стало им ясно, что перераспределение неизбежно, при чем будет оно не всегда мирным и отнюдь не в их пользу.

Справедливости ради надо сказать, что видные грузинские политики той поры высказывали и довольно самокритичные суждения. Однако они либо оставались незамеченными, либо комментировались как «проявления яркой и богатой грузинской культуры, уникальной политической, этнической и религиозной толерантности, ораторских талантов и прочих ярких качеств», безусловно, присущих грузинскому народу. В числе «апологетов-критиков», например, видный государственный деятель, дипломат времен Первой мировой войны и Грузинской демократической республики Зураб Авалишвили. Он резко и нелицеприятно высказывался относительно отсталости государственного устройства Грузии на протяжении столетий, грузинской монархии, эгоизма и хищничества феодалов и дворянства, запущенного состояния нацвопроса и т.д. (Кстати, совершенно непреднамеренно, но убедительно он пришел к заключению, что альтернативы тесному союзу с Россией ради выживания грузинского государства и нации просто нет).

Вместе с тем, будучи носителем целой гаммы взглядов, замешанных на грузинском культурном и этническом превосходстве, буржуазном либерализме, «реальной внешней политике» с акцентом на прозападную ориентацию и бог весть на чем еще, этот видный политик в тактичной форме, под предлогом братской заботы, указал крупнейшей местной негрузинской общине, армянам, их место под Солнцем – за пределами Грузии. При этом он невзначай намекнул о геноциде в Турции и упрекнул «братьев» в «недостаточной для создания их собственного государства воле». Так дипломатично и изящно, в отличие от многих своих соотечественников, З.Авалишвили выразил давнишние настроения грузинской элиты: мол, вы хоть и братья, но явно здесь загостились…  Кстати, согласно недавним исследованиям армянских социологов, более половины материалов грузинской прессы о нацменьшинствах до сих пор так или иначе посвящены местной армянской общине, и большинство из них отражает, - как бы поделикатнее выразиться - «повышенный критический интерес» к этой теме (невольно вспоминается анекдот, где говорилось: один деликатно сообщил другому, что состоял в интимной близости с его мамой. Ничего не напоминает из сегодняшних высказываний в Грузии?).

Не вызывает сомнений патриотизм грузинских общественных деятелей той поры, их, безусловно, ценный вклад в национальную самобытность, культуру и язык, в развитие литературы и искусств. И вместе с тем общепризнано, что их политические взгляды были замешаны на грузинском национализме и на проникших из России и Западной Европы пестрых антимонархических и революционных идеях. В известных архивах можно найти и сведения о выполнении некоторыми из них довольно специфических поручений иностранных эмиссаров и разведок. Активно включившись в политические процессы в Закавказье, многие из них метались в поисках своего места между меньшевиками, троцкистами, эсерами, большевиками и пр.

 

Яркий пример - незаурядная личность писателя Константина Гамсахурдиа, образованного и циничного человека, социалиста-федералиста, германофила и русофоба. В открытом письме к В.Ленину в 1921 году он писал:

Так этот грузинский классик убил сразу двух зайцев - с одной стороны, укрепил в общественном сознании недоверие к большевизму и культивировал версию о противоречиях между В.Лениным и И.Сталиным, а с другой, - с четкой оппозиционной платформы вновь поднял вопрос об «особом пути» Грузии в новых исторических условиях. Эту «платформу» он занимал и все последующие годы, несмотря на то, что он, как казалось большевистской верхушке, был надежно приручен всевозможными наградами, госпремиями и прочими индульгенциями. 

Стремительные революционные события в Грузии к 1920-м годам - приход меньшевиков, провозглашение, а потом свержение первой Демократической республики, окончательная (оказалось, временная) победа большевиков - не могли не отразиться на местном мелкобуржуазном общественном сознании, явно неготовом к столь динамичным переменам. Они сказались и на состоянии самого грузинского национализма. Как вскоре выяснилось, от него оказались не застрахованы ни видные грузинские меньшевики, ни большевики, проводившие идеи равенства между народами. Кавказские революционеры разных национальностей не раз жаловались в Москву, что национализм в грузинах неистребим, даже если они кажутся «трижды интернационалистами». 

Эти сигналы доходили до Москвы, и к 1930-м годам была развернута нешуточная борьба с грузинским национализмом - основной угрозой главному детищу И.Сталина - СССР. Были вскрыты опасные и плотно наслоенные друг на друга тенденции. Началась наиболее драматическая часть истории грузинского национализма, оставившего свой мрачный след на десятилетия вплоть до развала Союза, толчок которому, несомненно, был дан в опять-таки в Грузии. 

Можно по-разному относиться к личностям И.Сталина, С.Орджоникидзе, Л.Берия, к внутрипартийной борьбе и репрессиям.

Непредвзятый анализ исторических фактов позволяет осознать целесообразность многих шагов государственного руководства того времени с целью сохранить целостность страны, нейтрализовать диверсии националистического подполья и подготовиться к неизбежной войне. Если в свое время В.Ленин и другие руководители теоретического склада дальше общего понимания стратегического положения Кавказа не пошли, то И.Сталин буквально в деталях представлял положение в регионе, все слабые места и угрозы. Еще в 1920-м он отмечал:

Факты тем временем все больше указывали на крайне опасную роль грузинского национализма и сепаратизма в возросших внешних военно-политических и экономических угрозах государству. Многие националистические проявления имели внешние приводные ремни и активно эксплуатировались иностранными разведками и капиталом, питавшими серьезные экономические интересы к Закавказью. К 1930-м годам лидеры грузинских националистов, именуемые в партийных документах той поры «национал – уклонистами», добивались выхода Грузии из Закавказской Федерации, привилегий за счет армян и азербайджанцев (не говоря о более малочисленных народах, права которых и, тем более, автономию, они попросту игнорировали), требовали «разгрузки Тифлиса» (т.е. изгнания не грузин), и т.п.  Издавали «дикие», по выражению самого И.Сталина, декреты о кордонах вокруг Грузии, о пошлине за грузинское гражданство и право работать в Грузии, о запрете браков с инородцами и т.п., тем самым планомерно готовя развал Закавказской Федерации и восстановление в Грузии прежних феодальных порядков.

Связанные, в том числе через Л.Троцкого, с американским и английским капиталом, грузинские националисты добивались передачи в концессию «Стандарт Ойл» батумского нефтепровода, пропускавшего около 90% бакинской нефти (до первой мировой войны это - половина всей добываемой в мире сырой нефти!). Если учесть устремления иностранного капитала к чиатурскому марганцу (в то время более 70% российского экспорта) и другим ресурсам, вполне можно представить серьезность перспективы утраты Кавказа. 

Суровые и жестокие, меры, предпринятые большевистским руководством в отношении грузинских националистов в 1934 -1936 гг. (по некоторым данным, было репрессировано около 30 тыс. человек) до сих пор вызывают вопросы относительно их обоснованности. Факты, однако, упрямы. Во-первых, эта цифра удивительным образом соответствует количеству состоятельных грузин, искусственно возведенных при непосредственном участии царских наместников на Кавказе в дворянский титул в интересах «консолидации грузинской элиты». Во-вторых, в чрезвычайной ситуации, возникшей на Кавказе в конце 1920-х годов, большинство мер имело исключительно стратегическую подоплеку, но никак не партийные, не классовые и, тем более, не этнические мотивы. 

Именно эти меры надолго изменили расстановку политических сил на Кавказе и в Грузии и облик грузинского национализма на десятилетия. Именно тогда впервые был нанесен мощный удар непосредственно по экономической основе грузинского национализма – по привилегиям землевладельцев, князей и дворян - Мухранских, Андрониковых, Чолокаевых, Тумановых и пр. То был решающий удар по их контролю над земельными угодьями и другими активами, по феодальной эксплуатации, по срастанию национализма с властью, по коррупции и лоббированию интересов иностранных банков и компаний, прочим предпосылкам превращения Грузии и Закавказья в придаток иностранного капитала и создания здесь диверсионного антисоветского и антироссийского подполья.

В отличие от меньшевиков, позиция большевиков по отношению к национализму, как бы это ни оспаривалось, была более жесткой. Их заявления  о необходимости радикальных мер резко отличались от меньшевистского «поживем пока с националистами и постепенно их перевоспитаем…», не говоря об общефилософских рассуждениях грузинских мыслителей о патриотизме и космополитизме. Вот эти заявления: 

И.Сталин:

С.Орджоникидзе:

Л.Берия:

Называемый грузинскими большевиками «национал – уклонизмом» или «националистическим сепаратизмом», как видим, был самый обычный грузинский национализм, вскормленный за полвека различными мелкобуржуазными и мелкособственническими инстинктами и воззрениями. В начале 20-го столетия он уже претендовал на роль главенствующей политической идеологии. Он неуклонно провоцировал в Закавказье масштабные кровавые межнациональные столкновения и утрату нациями суверенитета. Именно это и было предотвращено!

Спустя четверть века, в конце 1950-х гг. (при И.Сталине такое, естественно, было немыслимо) наиболее ярким последователем непримиримого национализма и «особого пути» Грузии стал сын К.Гамсахурдиа – Звиад. По образованию - литературовед, по жизненному опыту - ярый русофоб, он попытался сформулировать концепцию грузинского национализма по-своему, в виде филологической теории. Его работа «Духовная миссия Грузии», написанная в мае 1990 года, в разгар перестроечных шатаний, касалась этногенеза грузин и стала для части национальной интеллигенции манифестом. Вот некоторые его тезисы.

… В 20-м веке «светила» исторической науки академики И.Джавахишвили и Н.Марр, исследовав генезис грузин, сделали выводы, которые противоречили ортодоксальной советской науке и официальным установкам. Долгое время скрывались результаты исследований «великого немецкого ученого» В. Гумбольдта, который, исследуя баскский язык и историю происхождения населения Пиренейского полуострова, пришел к выводу, что первоначальное автохтонное население Южной Европы было иберийским. Этот народ называли протоиберами, и от него происходит все европейское население, прожившее на обширной территории от Пиреней до Малой Азии и Палестины. По Гумбольдту, это - ареал распространения протоиберийской расы, у которой имелось много разветвлений, но был общий язык – «протоиберийский».

По утверждению З.Гамсахурдиа, заслуга Н. Марра заключалась в том, что он добавил к этому шумерский язык. И т.д. З.Гамсахурдия, естественно, умолчал о том, что Я.Марр до революции придерживался правых взглядов, а после революции – уже левых, активно сближал свою теорию с марксизмом, даже объявил язык «надстройкой» над социально-экономическими отношениями, а индоевропеистику - «буржуазной наукой», уж не говоря о том, что Я.Марр стал единственным членом дореволюционной Императорской Академии Наук, вступившим в ВКП(б)! Выборочный подход к науке характерен для политики, и грузинская политика – вовсе не исключение.

Н.Я.Марр

Гипотеза о генетических связях грузин с басками, как и многие похожие версии, призванные подчеркнуть национальную исключительность, возникали часто. Они всегда были востребованы в Грузии, хотя, как правило, вскоре забывались. Они подменяли собой подлинно научные исследования, однако поставленной политической цели достигали, поскольку их эффект в патриархальном обществе, склонном к мифотворчеству, велик. Как и велик соблазн политиков и недобросовестных ученых воспользоваться ситуацией в карьерных соображениях.

Большинство экспертов, в том числе грузинских, признают, что последний, наиболее мощный, всплеск национализма в Грузии, как и в других бывших республиках СССР, пришелся на рубеж 1980-х и 1990-х годов. После распада официальной идеологии вакуум заполнили идеи этнического и религиозного превосходства титульных наций над нацменьшинствами, гордость историей собственной нации и принадлежностью к ней, героизация прошлого и отдельных личностей. Необходимость использования образа внешнего врага для проведения непопулярных внутренних реформ, тем не менее, сохранилась, и грузинский традиционализм сделал своей идеологической основой антагонизм с «метрополией», т.е. СССР, а потом спроецировал его и на Россию. Постепенно к числу его оппонентов в сфере идеологии добавился и общий либерализм, получивший распространение на постсоветском пространстве, а в сфере практической политики - отказ от участия в СНГ, поиск новых партнеров и доноров и чисто экспериментаторские шаги в области государственного строительства и создания «независимых демократических» институтов.

Этот процесс начинался с в общем безобидных общественных и законотворческих инициатив – с добавления к названиям местных учреждений и организаций бывшего союзного подчинения, определения «национальный», перехода на документооборот на грузинском языке и т.п. Националистически настроенные грузинские политики и общественные деятели поначалу выдвигали относительно мирные инициативы, например, чтобы название государства на всех языках: русское Грузия, английское Georgia, турецкое Гюрджистан и т.п. звучало так же, как на грузинском – Сакартвело, т.е. «край обитания грузин». (Надо отдать должное проблескам реализма грузинской элиты, которая в итоге отказалось от этой затеи, понимая, что она лишь вызовет путаницу и обострит национальные противоречия).

Последующие заявления З.Гамсахурдиа свидетельствовали о его довольно специфическом понимании государственной независимости и национального урегулирования, вызывали сомнения в его готовности решать национальные вопросы мирно и цивилизованно. По мере нарастания «антиимперской» риторики грузинское руководство договорилось до открыто экстремистских лозунгов (конечно, звучавших давно, но не так публично), чем приблизило свой бесславный конец. В последующие десятилетия определение «грузинский национализм» практически не употреблялось. Постепенно оно трансформировалось в более умеренное - «традиционализм». 

Начиная с зарождения грузинского национализма, Россия всегда воспринималась в Грузии как страна, заинтересованная в ослаблении грузинской государственности и превращении Грузии в послушного проводника российской политики на Кавказе. В начале 1990-х годов это воспринималось как «неоимпериализм». Потом опасения грузин были связаны с тем, что России, якобы, строит подобие конфедерации относительно суверенных субъектов с разной степенью привязанности к центру, с повышенным вниманием к таким странам как Грузия, представлявшим интерес для Евросоюза и НАТО. Инструментами же мотивирования Грузии к реинтеграции (по Оруэллу, «принуждение к единству»), были, в том числе, абхазский и югоосетинский этнические конфликты, в разжигании которых, как до сих пор убеждены в Грузии, Россия играла активную роль. А отсюда, мол, и грузинский национализм как защитная реакция. Вот такое своеобразное доказательство «теоремы».

Г.Векуа подходит к вопросу гораздо жестче. Он отмечает, что после «революции роз» М.Саакашвили стал проводить национализм ударными темпами. Как обычно, движущей силой националистической идеологии стал этноцентризм, иррациональные этнические энергии, а в условиях Грузии и т.н. «звиадизм». Многие бывшие звиадисты оказались в Национальном движении. В Мегрелии, например, где у движения было больше всего сторонников, М.Саакашвили воспринимали чуть ли не как «реинкарнацию» З.Гамсахурдиа. Г.Векуа следующим образом раскрывает понятие этноцентрической энергии в Грузии, приводя в общем известные оценки. После распада социалистической системы на Западе, отмечает он, посчитали, что «однополярный» мир стал реальностью и очень скоро под политическим, экономическим и культурным контролем Запада окажется весь мир (Ф. Фукуяма, «Конец истории»). Однако, начиная с 2000-х годов, стало очевидным, что события пошли по другому пути, и говорить о полном контроле над «третьим миром» преждевременно (С. Хантингтон, «Столкновение цивилизаций»). Запад встал перед фактом, что «конец истории» откладывается, и пока не удается перенести западные ценности в развивающийся мир. Более того, возникли некие новые «империи» и пространства цивилизаций, отличные от западных, например, политический ислам и т.д. Частично признав нереальность «конца истории» на этом этапе, стратегия Запада по отношению к «третьему миру» сменилась на поощрение национализма и на State Building (строительство государств).

Как в эпоху буржуазных революций национализм разрушал феодально-аристократические империи, предполагалось, что и в наше время он будет ослаблять современные «империи» - Россию, Китай и исламский мир.

Этот автор отмечает парадоксы: после «оранжевой революции» на Украине к власти пришли националистические силы, которые провозгласили стратегический курс на интеграцию в НАТО и Евросоюз. Они опирались на население Западной Украины, которое отличается ксенофобией, антисемитизмом, этнической и религиозной нетерпимостью, что, безусловно, не соответствовало представлениям Евросоюза, но было ему выгодно. В Грузии «команда» Саакашвили пришла с проевропейскими лозунгами, демонстративно установила флаги Евросоюза в учреждениях и в то же время довела до предела милитаризацию страны, умудрившись втянуться в войну со своими национальными меньшинствами. В Европе, как видно, никак поймут, что выпускать националистическую энергию, как джина из бутылки, крайне рискованно: это может быть использовано разного рода авторитарными и популистскими лидерами с неясной ориентацией.

Оказалось, подчеркивает Г.Векуа, националистические настроения хотят использовать не только глобальные игроки, но и местные «вожди», использующие кто «прозападную», кто - «антизападную» демагогию, а кто – и то, и другое, ища выгоду во всем. Отсюда – резкое возрастание демагогии в информационную эпоху. Грузия - ярчайший пример. Риторика о том, что авторитаризм – лишь каркас для «созревания либеральной экономической среды, подготовка к политической либерализации страны и т.п.» неубедительна. Западу приходится осознавать, что ни один сосед Грузии, в том числе Россия и Турция, не заинтересован в успехе националистического проекта Грузии, ибо он ускорил бы ассимиляцию нацменьшинств, упрочение унитаризма и вхождение в НАТО и Евросоюз. Чтобы этого не допустить, рычагов у соседей достаточно. 

Итак, перед Грузией вновь два пути развития. В случае избрания «европейского пути», возможно, придется оказаться от авторитаризма, национализма, ультра - либеральных экспериментов в экономике и сделать такие болезненные шаги как федерализация страны, признание (по европейской Хартии региональных языков) языков этнических меньшинств, либерализация политической системы и введение реальной многопартийности. А также - а это самое сложное - обеспечить либерализацию гражданского сознания. Часть задач новое грузинское руководство вынуждено осуществлять, пытаясь по подсказкам советников построить аналог американской двухпартийной политической модели). Если это не сработает (что скорее всего и случится), то возникнет необходимость вновь искать свое место в создаваемом на постсоветском пространстве интеграционном объединении (таможенный союз, единое экономическое пространство, коллективная безопасность и пр.). Но тогда входить в это образование придется в более ослабленном, чем сегодня, состоянии, чтобы элементарно выжить. Несмотря на это, хотя ни Грузия, ни Украина так и не достигли видимого прогресса в «евроинтеграции», этих планов их элиты не оставят. То есть опять хождение по кругу.

 

Теперь некоторые итоги. В 1980-х годах З.Гамсахурдиа объявил СССР «модернизированной Российской империей», а отрыв от нее – неотъемлемым условием восстановления грузинской государственности и разрешения споров с абхазами и осетинами. Не получилось. Национализм лишь спровоцировал ответную волну национализма в автономиях и побудил их искать активной поддержки Москвы. Когда «Центр» перестал существовать, страхи усилились, а с вводом грузинских войск в Абхазию для устрашения местного сепаратизма и вовсе достигли предела. И националистический проект вновь не сработал. Это имело катастрофические последствия для Грузии и привело к грузино-осетинской войне.

Отношение России к этим процессам (дискуссии о том, почему абхазы и осетины не имеют права отделиться от Грузии, негативное отношение к Грузии в период грузино-осетинских конфликтов и т.п.) воспринимались грузинами с обидой. Они утверждали, что, несмотря на это, Россия не воспринималась в Грузии в качестве врага вплоть до … лета 2004 года, но не объясняют, почему именно до этого момента. Так что же вдруг произошло? Просто настала пора делать выбор между Москвой и Вашингтоном. И он был сделан. Хотя Россия демонстрировала некоторую поддержку молодых грузинских реформаторов, ситуация, когда требовалась российское участие, начала их раздражать. Способ вытеснения Э.Шеварднадзе с грузинского политического олимпа представителями молодого грузинского национализма шокировал буквально всех. 

Во время обострения летом 2004 года грузино-осетинского конфликта молодые националисты показали, что предпочитают не предотвращать кризисы, а доводить их до кульминации. Это не укладывалось в представления о демократии, но выявило стратегический план: создать постоянно работающий механизм консолидации нации с помощью угрозы извне и устранить политическую оппозицию поисками «руки Москвы». Рациональное зерно было лишь в ставке на психологию простых грузин, чтобы они усвоили на ментальном уровне необходимость разрыва с «империей».

Интересно наблюдение упомянутого выше Г.Хуцишвили: Грузия - малая страна, но она порождает властные феномены, развивающиеся по модели больших стран, и даже использующие черты, характерные для систем правления супердержав. Первым опытом подобного рода была власть З.Гамсахурдиа, но она не продержалась долго. Таким же пагубным оказался и национализм Э.Шеварднадзе – типичного правителя малой и слабой страны, хотя его амбиции в целом соответствовали реальным ресурсам республики. Наконец, М.Саакашвили продемонстрировал не просто черты авторитарного правителя, но руководителя виртуальной «крупной державы», представленной в сильно гипертрофированном виде. Его «команда» лишь нашла некий баланс внешних и внутренних факторов, который позволял минимизировать критику Запада по поводу изъянов в избирательной системе, свободе слова, судопроизводстве. Она мастерски создавала иллюзию экономической динамики и растущей собственной популярности. Но труднее всего было сгладить в сознании людей ощущение неразрешимости территориальной проблемы, острого межнационального кризиса. Именно этого сделать не удалось. Национализм, как идейная составляющая, опять дал осечку!

Нельзя не привести и такую мысль наблюдателей. Жесткая реакция России на циничную вылазку молодого грузинского национализма в августе 2008 года стала, по сути, сильнейшим ударом по его экономическому и военному потенциалу. Точно так же, как и в 1930-е годы, это опасное и раздутое до фантома международной политики явление в очередной раз угрожало взорвать накопившиеся за столетия острые этнические противоречия на Большом Кавказе. Последствия взрыва были бы непредсказуемы. 

М. Саакашвили к этому времени был уже достаточно уязвим: разочарование «революцией роз», расправы с демонстрантами и оппозицией, минимальный перевес на внеочередных президентских выборах, из рук вон плохо спланированное и осуществленное «наведение конституционного порядка» в Цхинвали, невиданная дерзость по отношению к интересам нацменьшинств, наконец, к самой России. А такое с рук не сходит.

Что же дальше? Независимо от развития общественного мнения в Грузии, частичного отказа грузинского руководства от антироссийской риторики, грузинская общественность пока не готова отречься от созданных за долгие десятилетия стереотипов: «целью России является не только имперское доминирование, а полное уничтожение грузинского государства; нужно объединяться со странами, считающими так же; когда Россия начнет разваливаться, Абхазия и Южная Осетия сами объединятся с Грузией»; и т.п. Иллюзорность очевидна. Но Грузия – особая страна, здесь верят и не в такое.

Как чувствует себя грузинский национализм сегодня, каковы его перспективы? Трудно ответить однозначно, выделить что-то определенное. (Как и в грузинском многоголосии). В последнее время в грузинском обществе обострились противоречия между традиционалистами и либералами. Если в России последних вульгарно прозвали «либерастами», то в Грузии придумали нечто более изящное: «либеральные интеллектуалы». Так обозначили тех, кто получил западное образование, настроен против грузинских народных традиций и православия. Правда, последние делятся на два крыла: одно - идеологическая опора правительства, а другое - якобы в «оппозиции». И оба выступают единым фронтом против «угроз либерализму»… В общем знакомая конструкция - именно такие группировки в разных странах провоцировали вспышки национализма и реакции. Или же обсуждаются некие националистические общественные объединения, руководство которых находится в России (а кто, собственно, из грузинской интеллигенции и бизнесменов сейчас здесь не находится!), с прозрачными намеками на «руку Москвы» и т.п. 

Чтобы не пересказывать малоинтересные сюжеты, можно отметить, что в Тбилиси заметна некая мода на демонстрацию приверженности «либеральным ценностям» без понимания их сути, игнорирование традиций, утверждение невежества, пошлости, потребительства. Резко упал уровень общей культуры. Появился, к примеру, термин «гражданский национализм», объяснить который, правда, не может никто. То ли имеется в виду навязывание властям частью общества каких-то эгоистических интересов, то ли (что более правдоподобно) лавирование общества между либерализмом и традиционализмом. Местные политологи поспешно утверждают, что из умозаключений грузинских «либералов» следует: основную часть грузинского общества составляют приверженцы национализма, а это, мол, зло, с которым нужно бороться. «Либералы» отвечают, что традиционалисты не смогли выдвинуть какую-то ясную идею и лишь способны оскорблять оппонентов масонами, соровцами, грубыми ругательствами и т.д. и т.п. Не намного внятнее и такой тезис: грузинский антилиберализм— это ностальгия по советским временам, «своеобразный национализм грузинской расы, фальшивое православие и обыкновенная зависть к молодым и успешным»… 

Национализм по-прежнему показывает себя везде и, когда речь идет о продаже земли иностранцам (тогда кричат: «Продают нашу родину!»), и, естественно, в повседневной политической риторике (тогда грозно предупреждают: «Если мы собираемся стать частью Запада, нам придется отказаться от нашей национальной самобытности!»). Некоторые утверждают, что отстаивать национальные традиции не стоит, так как они были утрачены еще во время коммунистического правления, грузинское застолье, песнопение, танцы, считавшиеся национальными идентифицирующими факторами, называются «пережитком» и т.п.

Не следует забывать, что в Грузии проживает ряд этнических групп, исповедующих ислам: азербайджанцы-шииты, аджарцы-сунниты, а также лезгины и кистинцы (грузинские чеченцы). Несмотря на разноголосицу о «национальной идее», к чести грузинского общества, религиозная толерантность здесь в общем присутствует. Крещение представителей мусульманского населения, в том числе Аджарии (чуть ли не единственной в СССР автономии, основанной не по национальному, а по конфессиональному принципу), некоторые наблюдатели сочли проявлением грузинского религиозного национализма и предсказывали серьезные последствия для общественной стабильности, однако этот процесс прошел относительно безболезненно. 

Москве, конечно, периодически приписывается активное заигрывание с представителями нацменьшинств в грузинской диаспоре в России. По такой логике, к потенциальной «пятой колонне» можно отнести добрых две трети проживающих в России грузин. Кое-кто даже утверждает, что в российских официальных документах ведется такой учет: «мингрел», «рачинец», «сван» и т.д. Надо иметь очень богатое воображение, чтобы представить подобные этнографические изыски не отягощенных знаниями российских чиновников и полицейских.

          

Что говорят о грузинском национализме непосредственные соседи Грузии?

Северокавказские историки и ученые утверждают, что на Кавказе скопилось множество проблем, но только одна из них неизменна веками — грузинский «панкавказский шовинизм», который является неотъемлемой частью и детищем российской кавказской политики. Грузия до вхождения в состав России, по их мнению, в отличие от народов Северного Кавказа, имела довольно развитую феодальную систему, культурную и конфессиональную общность с Россией. Примкнув к империи, она стала форпостом царизма на Кавказе, активно интегрировалась в российскую элиту, стала поставщиком военных кадров. В то время Грузию населяли картвельские народности: картвелы, кахетинцы, мегрелы, имеретинцы, рачинцы, сваны, хевсуры и т.д. Вхождение в состав России застало Грузию в процессе «народообразования», не возможного без какой-то общей национальной идеи. Ее активно, часто болезненно для местных нацменьшинств, искала и культивировала грузинская элита десятками лет, и в середине 19-го века нашла -  в национализме.

Царской России было удобнее договариваться с такой элитой, чем со сложной клановой системой старейшин и глав родов Северного Кавказа. Стремление грузинской элиты к монолитности поощрялось, для воспитания национальных кадров грузинским феодалам были открыты все пути к получению лучшего образования. Началось выращивание из грузин некоей «кавказской элиты» на будущее. Плодом такой российской политики стало создание в Грузии различного рода «концепций исключительности». Парадокс в том, что именно образованные грузины, наложив свое российское образование на идеи «национальной исключительности», стали кадровым резервом для социал-демократов, эсеров, меньшевиков, большевиков и прочих ниспровергателей монархии. Смутным временем воспользовались и низшие слои грузинской интеллигенции, которые в итоге обогнали своих феодалов по масштабам: если те пытались править маленькой Грузией, то эти начали править новой «советской империей».

В советский период, как считают северокавказские политологи, национальная политика стала еще более противоречивой. Грузинские ученые активизировали псевдонаучные исследования с целью доказать «пришлость» абхазов и осетин, территории которых, якобы, были присоединены к Грузии волевым решением И.Сталина, и на них началось последовательное «огрузинивание» на всех уровнях - от языка преподавания в школах до назначения верхушки партийного и советского аппарата. Преференции грузинским кадрам прослеживались и далее, том числе в получении образования, номенклатурных должностей и пр. Даже грузинский криминалитет и «цеховики» выбились на привилегированное положение, а денежный оборот, злоупотребления и коррупция в Грузии стали вообще бесконтрольны.

Не во всем разделяя эту точку зрения, можно согласиться, что национализму неизбежно сопутствовал сепаратизм. Так или иначе, потворствуя или не замечая идей грузинской «национальной исключительности», Москва получила З.Гамсахурдиа. Так идеи, за которые демократ А.Сахаров называл Грузию «малой империей» окончательно окрепли, определив не только перспективы грузинского национализма, но и развал Союза. И тут не поспоришь. 

Скрытые «панкавказские» притязания Грузии вряд ли прекратятся с уходом тех или иных грузинских политиков. Понимая бесперспективность конфронтации с Азербайджаном и Арменией, грузинская элита не может отказаться от активности на посильных направлениях – на Северном Кавказе и части Черноморского региона, зондируя недовольства отдельных народов политикой России и возможность тактического союза, в особенности на основе правозащитной риторики. Обвиняя в сепаратизме абхазов и осетин, грузины готовы величать патриотами любых сепаратистов на российском Кавказе. (Пожалуй, наглядная иллюстрация досужих рассуждений о патриотизме и национализме). Эксперты считают, что природа грузинского национализма исключает векторы, не совпадающие с мнимой грузинской «избранностью». Самые разные народы уже побывали в этой «сладкой ловушке» — римляне, скандинавы, монголы, немцы… Алгоритм универсален: сперва пафос и сплочение, потом стремительный подъем, затем -кровь и катастрофа. Теперь и Грузия никак не отойдет от края этой пропасти.

 

Сами грузинские исследователи признают, что с момента своего возникновения грузинский национализм прошел ряд этапов, трансформируясь и меняя приоритеты и противников, сохраняя пафос и риторику, так или иначе эксплуатируемые правящей элитой. Однако современный грузинский национализм, по их оценкам, существенно отличается от своего первоначального состояния и в середине 19-го столетия, и к концу 20-го, когда он перегруппировывался на фоне развала союзного государства, ибо тогда он носил просто этнический характер. 

На современном этапе главный и наиболее серьезный за всю историю грузинского национализма вызов ему несут процессы глобализации, которые могут привести к утрате самобытности и национальной идентичности небольшой страны с сильно ослабленным потенциалом. Грузинские защитники традиционных ценностей сегодня подвергаются обвинениям в нагнетании антизападных настроений, им незаслуженно навешиваются ярлыки «противников евроинтеграции». Тем временем в Грузии крайне мало влиятельных политических сил, которые реально противились бы этой интеграции. Даже националисты, оппонирующие либералам, отмечают, что, отрицая национальные ценности, те «отдалили перспективу сближения Грузии с Западом». 

Местная специфика. Или хождение по кругу.